Rise
Шрифт:
— Я тоже на это надеюсь, — кивнул я.
Дверь в кабинет открылась, мы с Алексом синхронно повернули голову на шум. Амелия и Гермиона стояли на пороге.
— Алекс, там твоя тетя собирается уходить и хочет попрощаться с тобой, пойдем. Мы с Гермионой уже обыскались вас двоих, — она бросила наигранно сердитый взгляд на него.
— Уже иду, — он закатил глаза, — я скоро вернусь, — сказал он мне и, взяв Амелию за руку, увел ее за собой.
Она оглянулась и мельком посмотрела на меня, улыбнувшись, и помахала свободной рукой.
Дверь за ними закрылась, и мы
— Прости, что оставил тебя так надолго, — сказал я, вставая и подходя к ней.
— Ничего, — ответила она, — мне было весело в компании Амелии.
Я обнял ее и устало прикрыл глаза, вслушиваясь в ее ровное дыхание.
— Может быть, мне все же не ехать в Академию? — вдруг спросила она, крепко прижавшись ко мне. — Поедем в Хогвартс и будем там вместе.
— Я не прощу себе, если ты откажешься от своей мечты, — проговорил я с трудом. Слова давались нелегко: слишком велико было искушение поддаться ее словам и согласиться с ними. Но я знал, что так будет неправильно. — Ты должна поехать.
— А как же ты? — спросила она и еще крепче прижалась к моей груди.
Я до боли зажмурился и как можно ровнее произнес:
— Я буду ждать твоего возвращения, может быть, и правда поеду в Хогвартс. В общем, не пропаду.
— Спасибо тебе, — прошептала она.
Я вспомнил, что до сих пор маленькая бархатная коробочка, предназначенная для Гермионы, все еще лежит во внутреннем кармане мантии. Нехотя отстранившись, я пробормотал:
— У меня есть кое-что для тебя.
Она удивленно посмотрела мне в глаза. Вытащив коробочку, я протянул ее Гермионе и улыбнулся.
Она бережно взяла ее, осторожно открыла и со вздохом извлекла оттуда сапфировую подвеску в форме капли, висящую на тонкой серебряной цепочке.
— Какая красота, — выдохнула она, подняв кулон поближе к свету так, что он начал сверкать.
— Это чтобы ты думала обо мне в Стокгольме, и помнила, что мне без тебя тоскливо, но я очень тебя жду.
— Спасибо тебе, я тоже буду тосковать, — она снова обняла меня.
Дверь открылась и в проеме показался Алекс.
— Ой, извините, — смутился он. — Хотел позвать вас обратно в гостиную…
— Ничего, все в порядке, — хмыкнул я, и мы с Гермионой без лишних слов поспешно последовали за Алексом.
Праздник получился достаточно веселым, несмотря на то, что это была еще и прощальная встреча. Напоследок Алекс пообещал писать мне чуть ли не ежедневно, а Амелия сказала, что когда они совсем соскучатся по моему ворчанию, все бросят и приедут ко мне в гости. Последние рукопожатия перед уходом были крепче, объятия — дольше, и нам всем было немного грустно, но это была светлая грусть.
Мы с Гермионой вышли из дома и, держась за руки, пошли вдоль улицы, наслаждаясь свежим воздухом уходящего лета, тишиной спящего мира и темнотой, дающей нам возможность быть немного более искренними друг с другом и с собой.
— Я не хочу домой, — вдруг сказала Гермиона, остановившись.
— Так давай и не пойдем, будем гулять всю ночь вместе, а потом будем вспоминать ее, когда станет грустно или одиноко.
— Давай, — согласилась
Ночь пролетела как одно мгновение, хотя нам так не хотелось наступления утра. Встретив вместе рассвет, мы все же разошлись по домам, чтобы всего через несколько часов встретиться вновь.
*
В одиннадцать утра я уже был дома у Гермионы. Отсюда через полчаса она должна была с помощью портала переместиться в Стокгольм.
Мы молчали, изредка глядя друг на друга. Гермиона кусала губу и постоянно дотрагивалась до шеи, проверяя, на месте ли цепочка с кулоном, которую я ей подарил. Я рассеянно смотрел по сторонам. В ее комнате царил идеальный порядок. Только около кровати стоял большой сундук с ее вещами, которые она собиралась взять с собой.
Казалось, что воздух был вязким и удушающим. В пальцах и ладонях ощущалось легкое покалывание, словно под кожей собрались тысячи очень маленьких иголок, рвущихся наружу. Сердце стучало ровно, но слишком громко, будто пыталось передать что-то очень важное своим стуком. Тишина давила на уши и, казалось, звенела не лучше самого противного звука, который только можно услышать.
— Все собрала? — спросил я, чтобы не сходить с ума от этого звона.
— Да, — немного хрипло ответила она.
— Будешь мне писать письма?
— Конечно, — слабо улыбнулась она. — А ты?
— Я уже первое написал, — смущенно сказал я и достал из кармана сложенный пергамент.
Все утро я пытался выразить словами свои мысли и чувства, и понял, что лучше всего их записать: тогда они точно никуда не разбегутся в самый важный момент.
Она взяла письмо и вопросительно посмотрела на меня.
— Мне его сейчас прочитать или уже в Стокгольме?
— Лучше сейчас, — с трудом выговорил я.
— Ладно, — кивнула она и развернула мое странное послание. Я зачарованно наблюдал за ее выражением лица, боясь даже дышать, и мысленно пробегал взглядом по написанным строчкам. Я запомнил каждое слово.
Дорогая Гермиона!
Я не знаю, как сказать тебе обо всем, что я чувствую, но я попробую хоть приблизительно выразить свои мысли.
Ты уезжаешь, а я остаюсь здесь, и это больно. Я мечтал, что мы поедем в Стокгольм вдвоем и проведем там три незабываемых года. Но я сам виноват в том, что ничего не получилось. Прости меня за это, если бы я только знал, что готовит мне будущее, я бы никогда не наделал столько ошибок. Но уже ничего не изменишь.
С тобой связаны мои самые удивительные моменты счастья, ты не раз спасала мне жизнь, ты исцелила меня. Не знаю, существует ли в мире что-то, что я мог бы сделать, чтобы не быть в долгу перед тобой. Наверное, что бы я не сделал, этого всегда будет мало. Потому что ты подарила мне нечто несравнимо большое: ты подарила мне второй шанс на настоящую жизнь. Подала мне руку, когда я упал и решил, что уже не поднимусь.
Когда ты будешь в Стокгольме, в любой момент, когда бы ты не вспомнила обо мне, знай, что я по тебе скучаю. Даже когда я пишу эти слова, я уже скучаю. А еще я очень жду твоего возвращения.