Рискнуть и победить (Убить демократа)
Шрифт:
— Этот человек свободен.
— Взять подписку о невыезде? — спросил капитан.
— Я сказал: свободен. Никаких подписок. Никаких ограничений в передвижениях.
Машину и все вещи, в том числе и личное оружие, немедленно вернуть. Желаю здравствовать, Пастухов. Мечтаю только об одном: чтобы нам с вами больше ни разу в жизни не встретиться.
Я искренне огорчился:
— Олег Сергеевич, а я-то в глубине души мечтал, что мы будем дружить домами, что вы будете приезжать в гости к нам половить лещей, а мы к вам.
Майор внимательно
— Сука ты, Пастухов! Понял? И молча вышел.
Капитан пощелкал кнопками селектора, переговорил с какими-то людьми и отключил связь.
— Неслабо, парень, — сказал он. — Очень неслабо. Звонок был из Москвы. А откуда — об этом я могу только догадываться. Дела-то, я гляжу, крутые. Не удалось тебе отсидеться у нас в СИЗО, а?
— Да я не очень на это и рассчитывал, — признался я. — Но ведь всегда хочется о чем-нибудь помечтать.
— То, что ты сказал о завтрашнем покушении на губернатора, правда?
— Да.
— На митинге будет примерно человек пятьдесят наших людей. Чем-нибудь мы можем помочь?
— Боже вас сохрани! — взмолился я. — Только одним: не лезьте никуда. Нам еще других трупов не хватает. Ваша задача — охрана общественного порядка. Вот и охраняйте его.
— Ну, тогда удачи тебе, парень.
— Спасибо, Иван Николаевич. Удача никому никогда не мешает. А завтра она мне будет ой как нужна!
Возле моего «пассата», стоявшего на улице перед парадным входом в УВД, прохаживался смотритель маяка Столяров в том же сером поношенном плаще и в той же приплюснутой кепке. На этот раз он не стал спрашивать у меня, который час и незаметно совать в карман записки. Он просто прошел рядом, повернувшись спиной к сильному холодному ветру, вдруг потянувшему с Балтики, и негромко сказал:
— Сегодня в двадцать. Там же. Не на «пассате». Отрубите хвосты.
И исчез. Был человек — и нет человека. Это притом, что на улицах и народу-то было — раз, два и обчелся.
V
Перед встречей со Столяровым я провел тщательную рекогносцировку местности. Я и прежде, на двух митингах Хомутова, приглядывался, что тут к чему, но так, на всякий случай — вдруг пригодится. А тут уж мной двигало не праздное любопытство.
Площадь Свободной России, бывшая имени Ленина, расстилалась как раз перед зданием бывшего обкома партии, а ныне губернаторской резиденции.
В скверике перед обкомом когда-то возвышалась бронзовая пятиметровая скульптура вождя всего прогрессивного человечества на обширном гранитном постаменте, цоколь которого украшали фигуры разных трудящихся — или уже освободившихся от цепей проклятого капитализма, или еще только готовящихся эти цепи разорвать и с презрением сбросить. В начале веселых 90-х бронзовую статую вождя с огромным трудом тремя кранами сдернули с пьедестала и увезли куда-то на переплавку.
Подступились с отбойными молотками и к постаменту. Но не тут-то было, бойки тупились в полминуты, а граниту хоть
Поскольку фигуры изображенных трудящихся не несли в себе явного коммунистического заряда, то и решили: пусть себе будут. Верхнюю свободную площадку выровняли, обнесли перилами, сделали лесенку, поставили флагштоки, и стал постамент вполне нормальной трибуной. При нужде площадь радиофицировали, так что это место очень скоро стало традиционным для сборищ всей демократической общественности — в отличие от площади Победы, которую облюбовали для себя коммунисты.
Но сейчас я рассматривал трибуну и площадь отнюдь не с идеологических позиций.
Даже различия взглядов коммунистов и капиталистов на распределение прибавочной стоимости меня не волновали. Меня только одно волновало: откуда будут стрелять?
Обычно губернатор проходил из своей резиденции к трибуне по дорожке сквера, обсаженной елочками. Его сопровождали охранники и разные люди из его окружения, которые лезли к нему с разными вопросами — то ли вопросы действительно требовали решения, то ли, скорее всего, эти люди просто хотели засветиться перед начальством, помелькать у него на глазах. Иногда их было больше, иногда меньше.
Но всегда кто-то мелькал, забегая перед губернатором или пристраиваясь рядом. А это означало, что на дорожке, по пути от подъезда к трибуне, доставать Хомутова нельзя — может не получиться с первого раза. А второго не будет. В том-то и фокус всего дела был — в том, что стрелять можно было только один раз. Или в крайнем случае два раза подряд. И после этого очень быстро, мгновенно передавать ствол.
Лестница на трибуну. Нет, тут тоже нельзя. Кто-то может идти рядом, сбоку, директриса будет перекрыта.
Сама трибуна. Сооружение было довольно просторное, на нем могли поместиться человек десять. Но обычно было человек пять — семь: доверенные лица губернатора, этот говорливый представитель НДР по фамилии Павлов — пресс-секретарь и помощники Хомутова, представители других демократических блоков. Поскольку завтрашний митинг был последним аккордом в целой симфонии политических страстей, нельзя было исключать, что на трибуну набьется и побольше народу.
Не разгуляешься.
Я поднялся на черную мокрую трибуну. Откуда-то слева, с моря, тянуло прямо-таки арктически-ледяным ветром. Если завтра такая же погода — слушать губернатора будет некому. Демократы — народ изнеженный, они привыкли сидеть перед телевизорами и почитывать газетки за утренним кофе. Это избирателей Антонюка, кое-кто из которых застал еще войну, погодой не испугаешь.