Рисунки на обоях
Шрифт:
Рен с размаху бросил недопитую бутылку на асфальт, сегодня ему нравились осколки. Девчонка вскрикнула.
– У меня посмотреть нечего, и пиво тоже только что кончилось.
Она фыркнула и скорчила гримасу, глядя на его удаляющуюся спину.
Письмо восьмое. "Море или мандарины?"
Рисунки отказывались рождаться, отказывались возникать в его сознании. Назло и вопреки, Рен запретил себе принимать малейшие дозы алкоголя, он хотел добиться вновь ясных картин в чистоте сознания.
Он бродил по улицам, потерянный, мерил шагами знакомые и совсем неизвестные районы города, заткнув уши плеером, продирался через глубокие сугробы зимних парков, будто где-то
– Не знал, что ты куришь.
– Может, я всё ещё стараюсь быть похожим на тебя?
– улыбка, тёплая и всё же зимняя.
– Как ты меня нашёл?
– Случайно. Выбрался вот погулять в парк, нашёл уединённое местечко - а оно уже занято.
– Ты искал одиночества?
– Думаю, на самом деле я искал тебя, только вот не знал об этом.
– Не уверен, что хотел видеть кого-то.
– Я вот был не уверен, что ты хотел видеть меня, поэтому не напрашивался в гости. Правда, хотел отдать тебе рисунки. Знаешь, мне всегда хотелось, чтобы меня нарисовали, поэтому я не удержался и забрал их на память.
– А потом они тебе разонравились?
– Просто решил, что это нечестно, вот так забирать, не спросив.
– Можешь оставить себе.
– Ты хорошо рисуешь.
– Портреты - не моё сильное место.
– Хотелось бы посмотреть на то, что, по твоему мнению, тебе удаётся лучше.
Они приехали к Рену вместе. Рен сидел на кровати и смотрел, как Крис завороженно перебирает его картины, наблюдал, как меняется выражение его лица, и не понимал, как так вышло, что этому бесцеремонному мальчишке он решил показывать то, что было так ему дорого и так глубоко лично. Он совсем не чувствовал, что обнажается перед ним, как было с Эрволем, когда тот смотрел на первую законченную картину. На лице Криса читалось узнавание, будто перед ним были фотокадры знакомых с детства мест. Иногда он чуть удивлённо и задумчиво переводил взгляд на стену, где видел то, чего уже много дней не удавалось разглядеть Рену. Рен опустил голову, сжал виски руками и закрыл глаза. Перед его взглядом переплетались золотистые нити, периодически превращаясь в навязчивые рыжие кудри. Он думал о том, как безжалостна эта зима, гадал, отняты ли у него рисунки на стенах, чтобы быть отданными Крису. О том, смогла ли бы она их видеть. Не прощаясь, он снова вырвался из клетки стен, придумав себе оправданием срочную необходимость купить водки и мандаринов. Когда он вернулся, его рисунки были безбожно искалечены, утыканы булавками как куклы вуду. Они заполняли стену, оставляя пробелы светлых обоев в цветочек. Рен смотрел на них в прострации, выпустив из рук пакет с мандаринами и водкой. Крис действительно видел. Как объёмная картинка, кажущаяся на первый взгляд равномерным сочетанием узоров, море оживало, и пропуски заполняли живые образы. Возвращалась яркость солнца, движение воды, шум волн и крик чаек. Рен вглядывался в знакомую картину, замершую в местах, скрытых его рисунками, пытался потерять её из виду, но она не исчезала, наполняя душу незнакомым и одновременно привычным, давно забытым и пронзительным теплом. Рен обернулся к Крису. Тот улыбался чуть робко, будто ожидая удара.
– Спасибо, - произнёс Рен тихо.
Улыбка Криса стала увереннее и ярче.
– И всё-таки, - ответил он, - нарисуй как-нибудь мой портрет - по-настоящему, красками.
Рен кивнул. Он достал краски и начал рисовать, не потому, что боялся снова потерять ожившие на стенах образы, а потому, что соскучился по тому, чтобы передавать их, чувствовать вдохновение творчества, отгоняющее мрачную недружелюбную и несуществующую реальность.
Рену снились звёзды над морем. Пейзаж на стене погрузился в ночь, и он искал отражений звёзд в воде, знал, что они спрятались там, в глубине, но отчего-то не хотят ему показываться. Он легко ступал по воде, подчиняясь мерному движению воды, чувствуя его как продолжение себя. Водная гладь, расстилавшаяся перед ним, была бесконечной, он наступал на невидимые отражения звёзд, и ему не хотелось останавливаться, хотя он понимал, что не доберётся до горизонта. Вода была нежной и тёплой, она приятно ласкала ступни, а обступивший мягкий мрак обдавал свежестью. На мгновение Рен потерял баланс, оступился, и упругие волны расступились, поднимая тучи брызг. Он засмеялся и откинулся на спину, позволив волнам подхватить его и нести куда-то по своему усмотрению. Вскоре берег исчез из виду и не осталось ничего, кроме неба и моря, чуть заметного ветра, темноты ночи звёзд. Одна из звёзд подмигнула ему, и он потянулся к ней, ветер усилился, подхватил его, завертел, поднимая ввысь. Голова закружилась, и через мгновение он смотрел сверху на то же, своё море, устроившись дома на диване в гостиной. Перед ним сидел Крис, рыжий и кудрявый, как обычно, и он рисовал его портрет, но получалось море, и чайки, и только зелёные глаза казались похожими на подмигивающие звёзды.
Письмо девятое. "И ваши встречи - только мука".
Кристиан, в лёгком ореоле восхищения, стал его навязчивой идеей. Сидя за немецкими переводами, он видел перед собой рыжие локоны, нежную бледную кожу его шеи, открывавшейся, когда Крис откидывал волосы назад и чуть набок, слышал его высокий негромкий голос, наполненный направленной на всех покоряющей нежностью.
Рен рисовал его, по памяти, разным, неожиданным, но каждый раз оставался недоволен созданными образами, как будто не мог ухватить чего-то, чего-то не знал или не понимал.
Погружаясь в привычную тоску, Рен удивлялся, когда воспоминания о Крисе наполняли его вкусом к жизни. Он злился на себя, сам до конца не понимая из-за чего, но ждал новых встреч с лёгкими отблесками вдохновения, хотя без нетерпения, привыкнув принимать темп течения жизни как неизбежный и единственно возможный.
Крис приходил часто, проводил рядом немного времени и снова исчезал. Снег на улицах таял. Старый приёмник на кухне сломался. Рен ощущал себя спаивающим невинного ребёнка, каждый раз, открывая бутылку вина, коньяка или ликёра, когда Крис появлялся в квартире. Они больше не говорили о рисунках на обоях. Крис любил сладкие ликёры, Рен их ненавидел, но пил, потому что в целом ему было глубоко безразлично, что пить.
Крис быстро пьянел, и Рену нравилось, как нервным румянцем раскрашивались его щёки. Однажды, за пару дней до конца января, Крис пришёл взволнованным и расстроенным.
– Какие мысли мучали тебя? Или это были люди?
– Скорее мысли о людях. Ты будешь смеяться, но я готов был расплакаться от мыслей о том, насколько деградировало человечество.
– Массы всегда были безликими. И покорными.
– Возмутившиеся не лучше. Я разочарован.
Ликёр неожиданно оказался хорошим, и Рен оценил это, а Крис не заметил.
– Как трогательно, - Рен пожал плечами.
– Позволь мне не смеяться, но остаться равнодушным.
Крис опустился на ковёр возле дивана, раскинул руки, закинул голову назад. Рен подумал, что воротник его рубашки на шее слишком свободный. Он сел в кресло, опершись локтями о колени.
– Знаешь, я ведь почти не разочаровался в жизни. Мне всегда было хорошо. Я расстраивался из-за плохих оценок в школе, ломал голову над созданием собственной философии, плакал в эпизоде гибели любимого аниме-персонажа. Я попал в тусовку лет в 13, случайно, банально блуждая по улицам.