Ритуал последней брачной ночи
Шрифт:
— За что? У вас же все ручки оторваны. И ни одного ремня безопасности… А еще законопослушный гражда…
«Опелек» в очередной раз подбросило, как раз напротив фешенебельного здания на набережной Робеспьера с «АНТИКВАРНОЙ ЛАВКОЙ» И. И. Шамне у подножия. От «АНТИКВАРНОЙ ЛАВКИ» нас отделяла Нева и разведенные мосты, но завтра она не будет такой недосягаемой. Завтра я обязательно заскочу к дорогому Иллариону Илларионовичу и помашу у него перед носом квитанцией из «Бирюзы». Интересно, что он промычит по этому поводу?…
— Где это vihatud [38]
— Я не знаю точно… Где-то возле Ладожского озера.
— В бардачке карта. Достаньте.
Я повиновалась. И, с трудом отодрав ногтями крышку, принялась рыться в потрохах тайного отделения. Бумаги, бумаги, бумаги: очевидно, это и есть договора, и копии договоров, и копии копий договоров, которыми Рейно Юускула сводит с ума своих клиентов. А потом под грудой бумаг я нащупала рукоять пистолета.
38
Проклятое (эсот.)
— Нашли? — поторопил меня обладатель пушки.
— Нет. Но у вас там пистолет… По-моему. Вы в курсе?
— Газовый. У меня разрешение. В белой папке. Можете посмотреть. Не перепутайте с черной. Там договора…
— Да нет, я вам верю.
— А карта в левом углу.
Я наконец-то добыла карту, и мы остановились возле первого попавшегося фонаря, чтобы рассмотреть ее: лампочки в салоне не горели.
— Всеволожское направление… — пробасил Рейно. — Вы знаете, где этот vihatud Всеволожск?
— Это рядом с Питером… Трасса за Всеволожском одна, и по ней мы должны упереться в Ладогу. А вот Куккарево…. Я не знаю. Никогда там не была.
— Найдем, — успокоил меня Рейно.
До Всеволожска мы не сказали друг другу ни слова. Я не знала, о чем думал Рейно: во всяком случае, его тяжеловатый, как будто присыпанный песком профиль напрочь отвергал любые обвинения в усиленной умственной деятельности. У меня же из головы не выходили письма и телеграммы, которые Алла Кодрина с такой интенсивностью слала своему любовнику. Их связь не прекращалась все три года замужества Аллы. А такую страсть невозможно скрывать долго. Наверняка Олев Киви что-то подозревал. В конце концов, я была лично знакома с ним и смело могу утверждать, что глаза его были на лице, а не на заднице. И глаза эти все видели, в отличие, допустим, от глаз Яночки Сошальской. Но и Яночка, будучи слепой, задавала телефонного жару своему мужу. Что уж говорить о зрячем!.. Так что обвинения в патологической ревности просто несостоятельны…
— Вы спите? — спросил у меня Рейно. Ну почему, как только я начинаю усиленно думать о чем-то, создается такое впечатление, что я сплю?!
— Нет. — Я была предельно холодна и предельно лаконична в ответе.
— В шкатулке я нашел еще кое-что.
— Не хватит ли сюрпризов?
— Сам удивляюсь. Они в кармане… Верхнем накладном, с вашей стороны. Возьмите…
— Здесь же темно!
— Там же — маленький фонарик.
Я запустила руку в карман и вытащила — сначала фонарик (действительно, крошечный, предназначенный явно для противоправных деяний). А потом — такую же крошечную стопку проколотых степлером листков. Она была настолько незначительной по размеру,
Я разложила листки на коленях и принялась изучать их.
— Ничего не понимаю…
— Это квитанции, — небрежно бросил Рейно. — К отправленным телеграммам. Очевидно, Игорь Пестерев тоже был любителем телеграфных сообщений.
— Вы стервятник. Зачем так издеваться над чувствами других людей? Вы наверняка никогда не любили…
— Зато вы наверняка проливали слезы не по одному десятку возлюбленных…
Я откинулась на сиденье. Возлюбленных у меня было гораздо больше десятка (и даже нескольких десятков), но ни один из них не стоил и слезинки. Разве что сентиментальный Лешик Богомол, большой любитель петтинга, подогретой водки и программы «В мире животных». Лешик умилял меня постоянными просьбами «вступить в законный брак» и страстью к коллекционированию пакетов для блевотины на международных авиарейсах. Стоило ему вылететь по своим бандитским делам за бугор, как его обширная коллекция пополнялась очередным шедевром типографско-самолетно-медицинской мысли с символикой авиакомпании.
Н-да, только Лешик заслуживал тихого вздоха…
— Успокойтесь, ничего я не проливала. Просто хочу вступиться за чужие чувства. Влюбленные обмениваются телеграммами, что же здесь дурного?
— В том-то все и дело, что никакого обмена не было! Посмотрите, там указан город, в который направляется телеграмма.
Я забегала пальцами по квитанциям. Квитанций было четыре. И на каждой из них варьировалось одно и то же сочетание букв — «МЕСТ…», «МЕСТН…», «МЕСТНАЯ».
— Соображаете, что к чему?
— С трудом… Вы хотите сказать, что телеграммы отправлялись из Питера в Питер же?
— Мы имеем тому документальное подтверждение, — Рейно гнал машину и даже не смотрел на меня. Кажется, у него были готовы ответы на все мои вопросы. Даже не заданные.
— И что это значит?
— Ничего, кроме того, что указано в квитанциях. Помните страстные призывы Алики? В разные месяцы, в разные годы и из разных концов света. А здесь… Все четыре — в течение месяца, в одном и том же городе, но из разных почтовых отделений. Подождите!..
Рейно так резко затормозил, что «опелек» едва не врезался в дорожный указатель «РАХЬЯ. 5 KM». А я едва не врезалась головой в лобовое стекло.
— Вашу мать! — выругалась я, исподтишка подсчитывая языком количество уцелевших зубов. — Не дрова везете, в самом деле!!!
Но Рейно было ровным счетом наплевать на мою многострадальную челюсть.
— Дайте сюда! Дайте их мне! — Он почти силой вырвал фонарик и квитанции из моих рук. И снова принялся изучать их. Но теперь к бумажкам добавился еще и «вечный календарь».
Чтобы не видеть этих судорожных телодвижений, я выскочила из машины и прошлась по обочине, разминая ноги. Было темно, где-то вдалеке (должно быть, в населенном пункте Рахья) побрехивали собаки, и за шиворот забирался сырой ветер. «Почему бы тебе, действительно, не уехать в Молдавию?» — вдруг подумала я. Там мало воды, но много солнца, там мало лесов, но много виноградников, там мало дождей, но много звезд на небе; там мало водки, но много вина, там мало шлюх, но много детей; там ты сможешь покорить Аурэла Чорбу…