Ритуал тьмы
Шрифт:
— Почему же она до сих пор не вытащила тебя отсюда?
— Все из-за серебра, этого проклятого серебра. Они добывают серебро из стен, и оно повсюду, и в камнях, и в воздухе. Из-за серебра я не могу найти своего волка, и моя возлюбленная тоже. Все дело в этом месте, Никколо.
— И что же нам теперь делать?
— Ждать. Ждать хоть какой-то возможности. И когда она подвернется, мы убьем их всех.
Прижавшись затылком к холодной стене, Никколо промолчал. Мысль о том, чтобы убить обидчиков, обладала своей притягательностью, и юноша не раз ночами
Темнота не смущала Людовико. Он ею даже наслаждался, радовался ей, как старому другу. Не мешало ему и одиночество. Если бы не кандалы на руках и ногах, из-за которых приходилось все время стоять, опершись спиной о стену, плен был бы вполне сносным. Вампир попытался разорвать цепи, но они не поддавались, как он и предполагал.
Его удерживал не просто металл. Кандалы были темными, наполненными чернотой, и эта Тьма противилась ему. Людовико попытался призвать ее, но она не покорялась его власти.
Послышались чьи-то шаги, и вскоре дверь распахнулась. В комнату вошли Али-паша и его помощник со множеством колец на пальцах. Людовико знал, что сейчас произойдет — это был уже не первый раз. Паша и бей двигались в полной темноте — как и Людовико, им не нужен был свет.
— Пей! — приказал Утман-бей, сунув Людовико под нос кубок, источавший восхитительный аромат крови.
Кровь была совсем свежей, только из вены, и вампир открыл рот, сам себя ненавидя за это. Голод все усиливался, и редкие угощения лишь подстегивали его.
Теплая кровь потекла по языку, оставляя металлический привкус во рту. Вампир закрыл глаза. Как ее было мало…
— Ты ешь совсем неплохо. Но вот мы… мы пьем кровь всласть.
— Прекрати, Утман, — проворчал паша, наклоняясь к горлу Людовико.
Его клыки прорвали кожу, и Али-паша начал высасывать кровь из вампира. Людовико застонал, мышцы свело судорогой, цепь зазвенела. Затем его крови испил и Утман-бей. Они наслаждались этим процессом, не обращая внимания на попытки Людовико высвободиться. Когда они отступили, вампир повис на цепях. Осталась лишь пустота и голод, от которого он сходил с ума.
Мучители молча покинули комнату. Они почти не говорили с Людовико, а никто другой сюда не заходил. Видимо, это помещение находилось в глубине шахты.
Вампир в своем отчаянии временами думал о том, что же произошло с Никколо, но приказ Жианы был вполне однозначен. Должно быть, бренные останки итальянца сейчас лежат в какой-то пропасти в горах. «Если бы я знал, в какое катастрофическое положение он попал, то ни за что не согласился бы выполнять просьбу Валентины».
Людовико горько рассмеялся. Он лгал сам себе. Он не мог отказать Валентине.
Несомненно, сейчас он находился
49
Когда они оставались одни, Никколо слушал рассказы Гристо о ночных пробежках волков, о далеких путешествиях в горах, об охоте и тех мгновениях, когда ты загоняешь и рвешь на части добычу. Перед его внутренним взором представали широкие равнины, густые леса, величественные вершины гор. Юноша видел себя свободным, и в нем росла тоска, превосходившая его желание выбраться отсюда.
Истории Никколо интересовали Гристо не меньше, и итальянец рассказывал о своей семье, поездках, о знакомстве с Байроном и другими поэтами и, наконец, о той роковой ночи на берегу Женевского озера.
— Церковь сильна у вас? — спрашивал болгарин.
— На некоторых землях да, на других же она слабее или раздроблена. А у вас не так?
— Нет, и у нас, там, откуда я родом, люди верят в Бога, но они не подчиняются Римскому патриарху. Многие из них сохранили древние знания и не боятся нас. И все же мы в основном скрываем свою сущность. Так безопаснее.
Солдаты, принося им еду, всегда приходили по двое. Они были очень осторожны и старались не подходить к краю ямы.
Утман-бей больше не появлялся. Если он рассчитывал, что Никколо сойдет с ума от одиночества, варясь в собственном соку, то его ожидало разочарование. Пленники не могли видеть друг друга, но сама близость Гристо была бальзамом для израненной души Никколо. Их разговоры помогали ему не отчаиваться в темноте. Они говорили о странах, в которых родились, учили друг друга словам своего языка, обменивались историями, шутили и даже смеялись, и Тьма на время отступала.
Наконец-то Никколо нашел человека, который понимал его вопросы.
— Однажды ты всему научишься, — утешал его Гристо. — Когда мы выберемся отсюда, оставив позади эту проклятую серебряную шахту, я приму тебя в мою стаю. Если ты поживешь с нами, то научишься находить в себе волка тогда, когда он тебе нужен.
Из разговоров с Людовико Никколо знал, что сам пробыл здесь уже год, а Гристо, должно быть, и того больше. Этому человеку пришлось многое пережить, но он обладал такой непоколебимой верой в успех, что сумел все вынести. Когда Никколо спросил его об этом, болгарин ответил:
— Она ждет меня. Я переплыл бы глубочайшее море, перебрался бы через высокие горы, чтобы быть вместе с ней, и я знаю, что и она готова пойти ради меня на все. Именно это и делает нас теми, кем мы являемся.
Никколо прекрасно понимал его чувства, ведь именно мысли о Валентине помогали ему не сломаться в худшие минуты. «Как сказал Людовико? Она мой свет в темноте ночи? Что-то вроде того, — с этими мыслями в юноше зрело решение. — Если мы будем просто сидеть тут и ждать, то возможности сбежать так и не представится».