Рижский редут
Шрифт:
Позднее выяснилось, почему его у нас забрали и дали нам фон Эссена. Князь был сделан военным начальником в губерниях от Ярослава до Воронежа и успешно сформировал две дивизии резервного войска, за что сподобился высочайшей благодарности.
Итак, Левиз-оф-Менар был отправлен навстречу Макдональду, и это занимало меня днем, вплоть до позднего вечера, а с наступлением темноты мир мой преображался. Я прокрадывался к Бергеру на чердак, а затем и в комнату на третьем этаже, где ждала меня моя Натали, уже в дамском платье из голубенького муслина, что шел к ее глазам, в красивой шали на восточный лад, с золотой каймой и кистями, длиной в три человеческих роста, в которую она трогательно куталась. Луиза так и осталась в мужском костюме, который, как я понял, был ей весьма
Несколько вечеров провели мы вместе, причем пределом моих мечтаний было прикоснуться к руке Натали. Нам обоим было страх как неловко за встречу, когда мы бросились друг другу в объятия, и Натали всем своим видом говорила мне: друг мой, я не такова, нам следует заново привыкнуть друг к другу, а спешить решительно некуда… Я же не желал оскорблять ее естественную для женщины стыдливость.
Она хотела, чтобы мы сотворили из комнатки подобие салона. Оказалось, моя Натали всю жизнь желала стать хозяйкой литературного салона, чтобы у нее собирались по четвергам поэты и музыканты. Взять эту публику мне было негде, и я додумался – принес ей старый «Вестник Европы», где напечатана была баллада Жуковского «Людмила», и взятый у фрау Шмидт томик стихов Бюргера с балладой «Ленора» на немецком языке. Жуковский использовал «Ленору» для своей «Людмилы», и я предложил Натали сравнить обе баллады. Заодно она имела бы случай поупражняться в немецком языке, который знала еще хуже французского, то есть – из рук вон плохо.
Натали же принялась читать балладу вслух с неизъяснимым выражением – как если бы каждое ее слово относилось ко мне, бросившему свою невесту ради военного похода на произвол чудовища Филимонова:
– «Где ты, милый? Что с тобою?С чужеземною красою,Знать, в далекой сторонеИзменил, неверный, мне;Иль безвременно могилаСветлый взор твой угасила».Так Людмила, приуныв,К персям очи преклонив,На распутии вздыхала.«Возвратится ль он, – мечтала, —Из далеких, чуждых странС грозной ратию славян?»Она произносила стихи с томным видом, возводя взор горе, и я испытывал подлинные угрызения совести. Однажды на глазах Натали даже слезы показались. Это было, когда она произнесла слова горестной Людмилы:
– Что прошло – невозвратимо;Небо к нам неумолимо;Царь Небесный нас забыл…Мне ль он счастья не сулил?Где ж обетов исполненье?Где святое провиденье?Нет, немилостив Творец;Все прости; всему конец».И далее стихи были еще более трагичны:
– «Рано жизнью насладилась,Рано жизнь моя затмилась,Рано прежних лет краса.Что взирать на небеса?Что молить неумолимых?Возвращу ль невозвратимых?»Сейчас мне даже кажется потешным, что мы едва ли не рыдали, читая балладу, тогда однако ж нам было не до шуток, и явление загробного жениха Людмилина нисколько нас не забавляло. Будь моя судьба менее удачлива, этим женихом мог бы быть я сам. Теперь-то мы веселимся
Тут нужно еще вообразить себе комнатушку, озаряемую одной-единственной свечой, и силуэты высоких остроконечных крыш в окошке, и все то, что с легкой руки сэра Вальтера Скотта теперь зовется местным колоритом.
Но я не мог оставаться в этой комнатке до рассвета, и не только из приличия, но и из соображений безопасности принужден был бежать к себе на Малярную улицу. Повторяю – в городе оказалось множество пришлого народа, и если раньше я мог, поднатужившись, признать каждого, кто встретился бы мне за полсотни шагов от дома, то теперь уж нет.
Анхен была сильно озадачена моими ночными возвращениями. Она пыталась перехватить меня утром, но я отговаривался тем, что спешу на службу.
Это уже все длилось более недели, дней восемь, во всяком случае, когда соседке моей удалось застать меня вечером дома – я заходил за обещанными Натали книгами.
Это был печальный день – стало известно о неудачной разведке боем. Безрассудство фон Эссена не смог поправить даже такой прекрасный командир, как Федор Федорович Левиз-оф-Менар.
Он занял, как донесли гонцы, очень удачную позицию у Гросс-Экау. Шешуков, желая восстановить ход сражения, расстелил на столе карту, и я отыскал нужное место. Там сходились пути на Бауцен, Митаву и Ригу. Ожидали стычки с Гравертом, в донесениях шпионов наших прочие Бонапартовы полководцы не упоминались, но другой генерал Макдональда, некто Клейст, подошел к нашим позициям с другой стороны. Полнейший разгром был неминуем, но Левиз-оф-Менар ловким маневром переиграл противника. Граверт, желая отрезать его от Риги, сосредоточил главные свои силы к северу от Гросс-Экау, а наши ночью пошли в штыковую атаку и прорвались на юг.
Чем все это кончится – мы понятия не имели, и потому разошлись вечером по домам в тягостном состоянии. Из-за неосмотрительности фон Эссена мы могли потерять и четыре батальона пехоты, и четыре казачьих сотни, не говоря уж о пушках.
Единственное, чего мне недоставало, так это ссоры с моей прелестницей.
Я не стану повторять тех упреков, которыми Анхен осыпала меня. Это были обычные упреки женщины, любовник которой ей неверен. Худо другое, она оказалась не в меру сообразительна и объявила, что один из гостей моих – переодетая женщина. Это было уж вовсе некстати – тем более, что женщиной она назвала не Луизу, которую могла разглядеть лучше, а Натали, стоявшую в дальнем и углу комнаты. Мне только этого недоставало.
– Погоди, милая Анхен, не кричи, ты переполошишь герра Шмидта с его фрау, и что же они подумают, услышав твой голос из моей комнаты? – спросил я.
– Пусть думают, что им угодно! – отвечала строптивая Анхен. – Я полагала, что нашла в тебе друга и советчика, ты же…
– Ты нуждаешься в совете? – спросил я, подходя к этажерке.
Взгляд мой невольно упал на магнит, подаренный Артамоном, и я подумал, что мог бы развлечь Натали этой игрушкой, цепляя к ней иголки и наперстки. Поэтому я присовокупил магнит к книжкам.
– Да, но я уж не знаю, снизойдешь ли ты…
Мы с Анхен были близки около двух лет, это налагает известные обязательства.
– Ступай домой, – сказал я. – И попозже возвращайся! Я схожу отнесу книги и скоро буду назад.
– Я в таких жертвах не нуждаюсь! И коли ты разлюбил меня!..
Тут упреки были продолжены, причем довольно громко. Я тоже невольно повысил голос. Кончилось тем, что я попросту сбежал.
Натали сразу поняла, что я взволнован, и кинулась утешать меня со всем пылом влюбленной женщины. Как только Луиза, видя наши возбужденные лица, деликатно покинула комнатку, мы поцеловались – и беседа тут же зашла о нашем будущем. Наконец прозвучало слово «повенчаемся», и произнесла его она.