Роб Рой
Шрифт:
Затем, помня об уговоре, я направился к Николу Джарви, где меня ожидал приятный завтрак в комнате, служившей почтенному бэйли и кабинетом для его занятий и любимым местом отдыха. Хлопотливый и доброжелательный блюститель закона честно сдержал свое слово: я увидел своего друга Оуэна на свободе. Закусив, почувствовав себя свежим и чистым благодаря ванне и щетке, он был сейчас совсем не похож на Оуэна-арестанта, грязного, сокрушенного, утратившего надежду. Но мысль о денежных затруднениях, надвигающихся со всех сторон, угнетала все же его душу, и, обнимая меня с почти отеческой нежностью, добрый старик не мог подавить вздох глубокой печали. И когда он сел, тревога, отражавшаяся в его глазах и позе, столь непохожая на обычное для него выражение спокойного, самоуверенного довольства, указывала, что он упражняет свои математические
— Кстати, мистер Джарви, кто такой этот мистер Роберт Кэмбел, с которым мы встретились прошлой ночью?
Вопрос — извините мне грубоватое выражение — огрел почтенного бэйли точно плетью; и вместо ответа он только повторил:
— Кто такой мистер Роберт Кэмбел? Гм! Н-да! Вы спрашиваете, кто такой мистер Роберт Кэмбел?
— Да, — сказал я, — я хотел бы знать, кто он и чем занимается.
— Он… Как бы это сказать? .. Гм! .. Н-да! .. Где вы познакомились с мистером Робертом Кэмбелом, как вы его зовете?
— Я встретился с ним случайно несколько месяцев тому назад на севере Англии.
— Так что же, мистер Осбалдистон, — сказал, не сдаваясь, бэйли, — вы знаете о нем ровно столько же, сколько и я.
— Не думаю, мистер Джарви, — возразил я. — Вы ему, как видно, родственник и друг.
— Да, конечно, нас связывает некоторое дальнее родство, — уклончиво отвечал судья, — но мы редко видимся с той поры, как Роб отошел от торговли скотом, бедняга! С ним круто обошлись люди, которые могли бы отнестись к нему лучше, — и они не заработали на этом ни полшиллинга. Многие сейчас жалеют, что в свое время вытеснили Робина с глазговского рынка; многие предпочли бы, чтоб он и сейчас ходил за гуртом скота в три сотни голов, а не во главе тридцати двуногих скотов.
— Все это ничего не говорит мне, мистер Джарви, ни о звании мистера Кэмбела, ни о его образе жизни и средствах к существованию.
— О его звании? — повторил мистер Джарви. — Он, понятно, шотландский дворянин — лучшего звания и нечего желать. А образ жизни? У себя в горах он, я полагаю, носит одежду горца, хотя, когда является в Глазго, надевает штаны. А что касается средств к существованию — какое нам дело до его средств, если он у нас с вами ничего не просит? Но сейчас мне некогда о нем судачить — надо нам поскорее разобраться в делах вашего отца.
С этими словами он надел на нос очки и углубился в просмотр документов мистера Оуэна, с которыми тот счел самым разумным ознакомить его без утайки. Я достаточно смыслил в этой области, чтобы оценить исключительную остроту и проницательность, с какою мистер Джарви высказывался о делах, предложенных на его рассмотрение. И надо отдать ему должное, он выказал редкую порядочность и даже широту натуры. Правда, он не раз почесывал за ухом, когда видел, каково сальдо в дебете его счета с торговым домом «Осбалдистон и Трешем».
— Будут изрядные потери, — заметил он. — И, честное слово, что бы там ни говорили лондонские толстосумы, а для маленького человека с Соляного Рынка в Глазго это тяжелый удар. Пахнет большим дефицитом — придется выложить денежки из кубышки! Но что ж такого? Надеюсь, все-таки ваша фирма
Мне был не совсем понятен смысл поговорки, которой утешал себя мистер Джарви, но я видел, что к устройству дел моего отца он относится с благосклонным и дружеским участием. Он предложил кое-какие мероприятия, одобрил некоторые планы Оуэна и своими советами и поддержкой значительно приободрил опечаленного представителя фирмы «Осбалдистон и Трешем».
Так как я оставался при этом праздным зрителем, а может быть, и потому, что я неоднократно делал поползновение возвратиться к запретной и явно затруднительной теме о мистере Кэмбеле, мистер Джарви без особых церемоний спровадил меня, посоветовав прогуляться к колледжу, где я могу встретить молодых людей, которые умеют говорить по-гречески и на латыни, — а если не умеют, то, черт их знает, зачем же тогда тратится на них такая уйма денег! — и где мне представится возможность почитать Священное писание в переводе достойного мистера Захарии Бойда; лучшей поэзии и быть не могло, — так уверяют его люди, которые знают толк в подобных вещах или должны бы знать. Он, однако, тут же смягчил свою невежливость радушным приглашением вернуться и отобедать у него ровно в час, в домашней обстановке. Будет бараний окорок, а может быть, и заливное — по сезону. Но особенно он подчеркнул, чтобы я пришел ровно в час, потому что и он и отец его, декан, всегда обедали в это время; ни для кого и ни для чего на свете они не отступали от установленного правила.
ГЛАВА XXV
Пастух фракийский так с копьем в руке
Медведя ждет — и слышит вдалеке
Сквозь шелест леса грузный быстрый шаг;
И видит — мчится тень; и знает: «Враг!
Мой кровный враг! Он смертью мне грозит;
И должен быть один из нас убит».
Я направился, как посоветовал мне мистер Джарви, по дороге к колледжу не столько в поисках развлечений, как затем, чтобы собраться с мыслями и пораздумать, что мне делать дальше. Я бродил сначала по дворам старинных зданий колледжа, потом прошел в сад, служивший местом прогулок, и там, радуясь безлюдью (студенты были на занятиях), я прохаживался взад и вперед и думал о превратностях своей судьбы.
Обстоятельства, сопровождавшие мое первое знакомство с этим самым Кэмбелом, не позволяли мне сомневаться, что он причастен к таинственным и отчаянным предприятиям, а мистер Джарви так неохотно упоминал о нем, о его делах да и обо всем, что разыгралось ночью, что это лишь подтвердило мои подозрения. И, однако, Диана Вернон не поколебалась направить меня к этому человеку за содействием; да и у почтенного бэйли в обращении с ним сквозила странная смесь благосклонности и даже уважения с осуждением и жалостью. Что-то необыкновенное должно было быть в положении Кэмбела и в его характере. Но еще более странным казалось то, что его судьбе как бы предназначено было влиять на мою и находиться с нею в какой-то связи. Я решил при первом же удобном случае вызвать мистера Джарви на откровенный разговор и узнать от него как можно больше об этой таинственной личности, а затем рассудить, не рискую ли я запятнать свое доброе имя, если стану и впредь поддерживать с ним тесные сношения, как он мне предлагал.
Пока я так раздумывал, мое внимание привлекли три человека, появившиеся в дальнем конце аллеи, по которой я прохаживался, и занятые, видно, очень важным разговором. То неосознанное чувство, которое предупреждает нас о приближении особенно нами любимого или ненавистного нам человека задолго до того, как мог бы его узнать равнодушный взор, внушило мне твердую уверенность, что средний из трех
— Рэшли Осбалдистон. Первым моим побуждением было подойти и заговорить с ним, вторым — проследить за ним, пока он не останется один, или по крайней мере распознать его спутников, прежде чем сойтись с ним лицом к лицу. Все трое были на таком расстоянии и так увлечены разговором, что я имел время отступить незамеченным за кусты, местами окаймлявшие аллею.