Роберт Маккаммон. Рассказы
Шрифт:
— Возвышение, — сказал Дэвид.
— Возвышение, — согласился великий режиссёр и девушка повторила это слово шёпотом, похожим на мягкий свист поднявшегося ветра.
— Я выясню, кто оставил ту собаку, — пообещал он и посмотрел на девушку. Она съежилась и отползла подальше в траву. — Забери его.
Она забросила Эрика Ван Хельсинга на плечо, словно мешок со вчерашней стиркой, и три силуэта, перейдя дорогу, скрылись в лесу.
Перевод: С. Б. Удалин
Старик и холм
(с
Robert McCammon. «The Old Man and The Hill», 2024
Старик жил в маленьком городе. Теперь город стал не так уж мал, но он был маленьким в юности старика и таким оставался в его памяти.
Многие вещи радовали старика. Ему нравились звуки летней ночи, золотые весенние рассветы, запах осенних листьев, а зимой — очаг, потому что холода он не жаловал.
Любимым развлечением старика было бродить там и сям. Он бродил по многим местам этого города, который раньше был маленьким. Иногда он вытаскивал сигару и раскуривал её на ветру, просто, чтобы посмотреть, сумеет ли, а затем брёл дальше.
В этом городе стоял очень высокий холм. Он оставался единственным местом, куда старик никогда не заходил, потому что холм был очень высоким и трудным для подъёма, и многие люди рассказывали ему, что забраться туда очень тяжело, и он не знал, осилит ли весь путь наверх, но как-то попытался.
Старик избегал этого холма, потому что тот напоминал ему о юности и о том, что он мог, не запыхавшись, взобраться на любой холм и снова спуститься полным сил, зная, что нет такого места, куда не сможет забраться, если захочет. Но холм наводил на старика страх, потому что он пробовал подняться туда, но не прошёл и половины пути, как запыхался, а сердце тяжко колотилось, совсем не так, как в юности, когда старик чувствовал, что может прошагать хоть весь белый свет.
Он слыхал россказни про этот холм. Говорили, что дорога вверх длинна и тяжела, и наваливается одышка, иногда надолго, но если поднимешься на вершину, то увидишь весь город у своих ног и там, наверху, стоит аромат роз, жимолости и цветов, которым ещё не придумали названий. Говорили, что наверху благоухает сам воздух и, если его вдохнёшь, вся старость слетит с тебя, и ты вновь ощутишь силу и устремлённость юности. Но утверждали, что старикам не взобраться на этот холм, что он лишь для молодых и сильных, и старик с полным на то основанием избегал холма.
Старик уже давно раздумывал над этим. Он решил, что попробует ещё раз и, даже если и не доберётся до вершины, то сможет сказать, что хотя бы пытался, как говорят старики, когда у них что-то не получается.
Летним утром, пока ещё не очень припекало, как иногда бывает в этом городе, старик вышел в путь, собравшись с силами, хоть и не в дряхлых ногах и сердце, но в разуме, а это кое-что значило. Он шагал по дороге, ведущей на холм, где виднелись роскошные дома богачей, которым никогда не приходилось карабкаться на вершину, потому что они и так всю свою жизнь провели там, глядя на город сверху вниз. Он шагал по дороге и лишь на полпути к вершине стариковские ноги начали подгибаться, и холм заговорил с ним и сказал: «Возвращайся, старик.
Но старик шёл дальше, истекая потом на лице и под рубашкой, и внезапно летнее солнце принялось жарить пуще прежнего, а голубое небо показалось пламенем, но он шёл дальше.
И с каждым шагом ноги старика всё тяжелели и тяжелели, сердце колотилось всё отчаяннее, а лёгкие болели всё сильнее. И он слышал насмешки холма в ветре, жарком, словно дуновение из печи, и холм говорил: «Старик, ты распоследний глупец из всех, что мне попадались».
И старик ответил в мыслях, потому что слишком запыхался, чтобы разговаривать, и мысленно он сказал: «Ты не одолеешь меня, холм, ты не остановишь меня и не убьёшь, потому что сегодня, в этот день, я собираюсь тебя покорить и встать на твоей вершине. В этот день я смогу увидеть весь город целиком, смогу вдохнуть запах роз, жимолости и цветов, которым ещё не придумали названий, и пойму, что чего-то добился».
И холм умолк, но старик чувствовал, что он за ним следит.
Он знал, что холм считает его шаги. Путь к вершине так долог, по этой дороге, которая словно бы бесконечно уходит прямо в пылающие небеса. Он знал, что холм прислушивается к нему и к биению его сердца, и, когда старик остановился отдышаться, то услыхал смех холма, но всё-таки продолжил взбираться всё выше и выше по крутому склону, и рассмеялся сам, ибо понимал, что совсем изнемог и не в силах продолжать, и что холм действительно может убить его, если пожелает.
Он шёл дальше.
Бывает время, размышлял старик, когда человеку необходимо вырваться за всякие границы. Это правда. Бывает время, когда человеку следует что-то сделать, потому что это просто необходимо. И это тоже правда.
Он шёл дальше.
Всё круче и круче вздымался холм, и его смех всё громче звучал в ушах старика. Где же вершина? Казалось, целая сотня миль оставалась до того места, где деревья гнулись под задувающим с холма ветром, словно тысяча рук, лепящих мир заново.
Он шёл дальше.
У него болело сердце, ныли ноги, а лёгкие пылали огнём, но он шёл дальше. Холм взывал к нему: «Старик, возвращайся назад, глупец, ты правильно делал, что избегал меня, возвращайся, возвращайся», — но старик уже видел вершину и думал: ещё немного боли, ещё немного усилий — и я доберусь туда, и почувствую аромат юности.
Выше и выше, выше и выше, мимо роскошных домов богачей, выше и выше, к деревьям на самой вершине, и ноги вязли, будто в зыбучем песке, но старик высвобождал их, хотя от струящегося пота у него взмокли лицо и рубашка, и болело сердце, но вдруг он оказался на вершине холма и весь город раскинулся перед ним, и холм в отчаянии возопил, потому что проиграл старику в этой битве.
И тогда старик отёр лицо и посмотрел вниз на город, вдохнул ароматный воздух, но учуял лишь гниль, потому что в этот миг мимо прогрохотал спускающийся с холма мусоровоз, увозящий то, что выбросили богачи.
Не благоухали ни розы, ни жимолость, ни цветы, которым ещё не придумали названий. Лишь припекало летнее солнце и пахло стариковским потом, но это был честный пот и старик улыбнулся, услышав, как холм тихо и покорно ворчит, обращаясь к нему одному.
Спуститься с холма оказалось не так уж и тяжело.