Робеспьер на троне
Шрифт:
Борода считалась за преступление; кафтан - за возмущение; портным угрожала смерть за шитье русского платья для русских, - это, конечно, nec plus ultra.
Правительство, помещик, офицер, столоначальник, управитель (интендант), иноземец только то и делали, что повторяли - и это в течении, по меньшей мере шести поколений - повеление Петра I: перестань быть русским и ты окажешь великую услугу отечеству".
IV
Петр в наши дни имеет горячих защитников не только в лице большевиков. Имеет он поклонников и в лице разношерстной интеллигентской камарильи, обретающейся заграницей (эсеров, либералов, меньшевиков, кадетов и т.д.). Уважают Петра Великого,
Большевики давно и серьезно признали Петра своим предшественником и все время проводят, и надо сказать не без основания, параллели между жестокой, антинациональной эпохой Петра и такой же жестокой и антинациональной эпохой Ленина и Сталина. Даже памятник Петру собираются ставить в Воронеже.
В главе "Самосознание Петербургского периода" Л. Тихомиров, подводя итоги начатого Петром периода просвещения, говорит, что "сильный рост Империи, вхождение в ее состав множества разных племен сильно затруднял работу по выработке национального самосознания.
В период ученического просвещения, когда приходилось вырабатывать свое самосознание, Россия вливала в себя массу новых, нерусских элементов, каждый из которых должен был изменять самую природу ее национальности.
Работа самосознания происходила так сказать, в субъекте беспрерывно меняющемся".
Поставив вопрос не является ли нынешний русский народ психологически новым народом, Тихомиров на этот вопрос отвечает отрицательно. "Общий тип современной русской национальности, в психологическом типе, несомненно, остался тот же, как был в Московской Руси. Сравнение исторически известных личностей и деятелей, сравнение песен, пословиц и т.д. несомненно убеждает, что в общем русский народ XX века в высшей степени сходен с народом ХVII века".
Объясняется это по мнению Л. Тихомирова тем, что "русская национальность и раньше сложилась, как тип смешанный. Новые примеси, особенно столь разнообразные - не мешали, поэтому, сохранению прежнего типа и, быть может, даже способствовали его более яркому выражению".
"Если тип русского, - пишет Л. Тихомиров, - остался тот же, то его характеристическая "универсальность" проявилась еще больше и сознательная разгадка его всеми наблюдателями признавалась очень нелегкою. Русским, ввиду указанных выше причин, в период его ученического просвещения выпали очень тяжелые задачи в области самопознания. Усложнило эту работу еще больше заимствование Петром западных форм государственного строительства.
Рабское усвоение образованными русскими духа и форм западной культуры, которую они восприняли как "общечеловеческую" привело к сильнейшей форме космополитизма и презрению ко всему русскому, в том числе и к национальному государству и национальной власти".
"Несмотря на то, что проблески национального самосознания у русского народа проявились очень рано, сильное подражание образованных слоев европейской культуре сильно затруднили выработку национального политического сознания".
"Развитие монархического принципа, его самосознание, - замечает Л.
Тихомиров в главе "Инстинкт и сознание", - после Петра у нас понизилось и он держался у нас по-прежнему голосом инстинкта, но разумом не объяснялся".
"Монархический принцип развивался у нас до тех пор, пока народный нравственно-религиозный идеал, не достигая сознательности,
"Как бы то ни было, в отношении политического творчества, Россия за этот период сделала меньше всего.
Первые зачатки самоопределения у нас начались очень скоро после Петровской реформы. Чувствуя в себе какое-то несходство с европейским миром, стали задавать себе вопрос: что такое Россия? Началось собирание русского народного творчества, уже при Екатерине II очень заметное, а Кирша Данилов явился даже при Петре I. Внимание, любопытство к народности было первым признаком начавшегося самоопределения...
...Россия опознала себя и со стороны искусства - музыки, живописи. В значительной степени она в этом отношении стала обеспечена от простой подражательности.
Но в области самосознания умственного - вся эта работа доселе остается на первых начатках. И вот почему мы не можем доселе развить самостоятельного политического творчества. Наша сознательность сделала сравнительно больше успехов в области религиозной. Требование сознательной веры отразилось в области богословской мысли, сначала самым сильным подражанием и "сознательность" черпалась в источниках римскокатолических и особенно протестантских. При этом у нас оказалось гораздо более тяготения к протестантству. Наша богословская мысль развивалась долго в очень опасном направлении, так что существует мысль, что лишь великая учительная мысль Филарета Московского спасла у нас православие.
Если это и преувеличено, то все же точное ограничение православия от римского католицизма и протестантизма у нас совершилось только в средине XIX века в результате великих трудов главным образом митрополита Филарета и А. С. Хомякова. Однако же и в этой области мы не достигли полного сознания, способного к твердой формулировке и ясному плану действия. Ибо православное сознание наше стало незыблемо лишь в области догмата, но никак не в области церковной жизни, содержание которой доселе у нас не общепризнанно".
О том, что Петербургский период подходит к концу, ясно понимал уже Достоевский.
"Петровская реформа, - указывает Достоевский, - продолжавшаяся вплоть до нашего времени, дошла, наконец, до последних своих пределов.
Дальше нельзя идти, да и некуда: нет дороги ,она вся пройдена".
"Вся Россия, - писал он в одном из писем незадолго перед смертью, стоит на какой-то окончательной точке, колеблясь над бездною".
Петр Первый уничтожил массу народа во имя приведения Руси в культурный вид. Но лишив Россию основ самобытной культуры он превратил ее высшие социальные слои в вечных подражателей европейской культуре. Трагический результат общеизвестен: ни Европы из России не получилось, ни России не стало.