Робеспьер
Шрифт:
— Ваша декларация, — указывает, исходя из этого, Робеспьер, — по-видимому, написана не для всех людей, а только для богачей, скупщиков, тиранов и спекулянтов…
Что же противопоставляет Неподкупный декларации жирондистов? Если они на первое место ставят право собственности, то он основными правами человека считает право на существование и свободу. Говоря же о собственности, он обусловливает ее определенными границами, за которые она выходить не может.
— …Право собственности есть право каждого гражданина пользоваться и распоряжаться той частью имущества, которая гарантируется
Право собственности, как и все другие права, ограничено необходимостью уважать права других людей.
Оно не может наносить ущерб ни безопасности, ни свободе, ни существованию, ни собственности наших ближних.
Всякая собственность и сделка, нарушающая этот принцип, являются по своему существу безнравственными и беззаконными…
Эта формулировка Робеспьера давала, по существу, конституционное обоснование для преследования скупщиков и ажиотеров — всех тех, чьи сделки и махинации нарушали основной установленный им принцип.
Что еще можно к этому прибавить? Декларация Робеспьера провозглашала право на труд и на средства к существованию для тех, кто не мог найти работы, необходимость обложения прогрессивным налогом зажиточных граждан, содействие прогрессу разума и общедоступному образованию, верховный суверенитет народа и право любого гражданина на занятие любой государственной должности, гласность всех мероприятий правительства и должностных лиц.
Заключительные положения декларации подчеркивали солидарность всех народов в борьбе за свое лучшее будущее.
Так Неподкупный в этом программном документе, созданном на грани своей победы и победы своей партии, до конца развил те идеи, которые заложил в нем Руссо и которые он лишь наметил некогда в Учредительном собрании.
Декларация Робеспьера, как и вся речь от 24 апреля, ее сопровождавшая, говорили сами за себя. Все демократы приняли новую декларацию с воодушевлением, а Франсуа Бабеф, будущий организатор «Заговора равных», рассматривал ее как свой идейный манифест… Народу ясно показали, кто его друзья и кто враги. Неподкупный и его соратники стремились возможно более полно обеспечить демократические завоевания народных масс.
Борьба вокруг жирондистского и якобинского проектов конституции не только завершала разрыв между двумя партиями. Она ускорила формирование единого фронта всех демократических сил против жирондистов и предопределила их близкое падение.
После этой речи Робеспьера исчезли последние преграды, отделявшие якобинцев от «бешеных». Ру и Варле поддержали монтаньяров в борьбе за их проект конституции. С конца апреля союз якобинцев и «бешеных» оформился. Первым его результатом стало декретирование Конвентом, несмотря на сопротивление жирондистов, единого для всей Франции максимума твердых цен на зерно. Это произошло 4 мая. Позднее было проведено и предложение о принудительном займе у богачей.
Все это означало установление нового государственного курса. Единственной преградой на нуги претворения этого курса в жизнь были те, кто все еще стоял во главе государства, — жирондисты.
Глава 9
Падение Жиронды
Столько поражений
«Ваша собственность подвергается угрозе, а вы закрываете глаза на эту опасность. Разгорается война между имущими и неимущими, а вы ничего не предпринимаете для ее предупреждения… Граждане, встряхнитесь от летаргии и заставьте этих вредных насекомых уйти в свои убежища!..»
Но в Париже, где резко преобладали революционно настроенные элементы, жирондистам трудно было добиться понимания и успеха. Другое дело — в департаментах, в особенности на юге и юго-западе страны. Здесь они чувствовали себя хозяевами. На стенах домов Бордо давно уже пестрели плакаты, в которых жирондисты грозили междоусобной войной силам демократии. В Лионе, Тулоне и Марселе подготавливались контрреволюционные мятежи. И вот, опираясь на реакционные слои департаментов, жирондистские лидеры решили объявить настоящую войну революционному Парижу.
18 мая по инициативе двуличного Барера они создали Комиссию двенадцати якобы для обеспечения общественного спокойствия, фактически же для концентрации власти в своих руках с целью нанесения решающего удара Парижской коммуне и другим революционным организациям. Комиссия стала терроризировать Конвент, пугая его несуществующими заговорами и наводняя доносами. 23 мая комиссия предложила Конвенту принять чрезвычайные меры и усилить охрану, порученную буржуазным секциям, под предлогом раскрытия большого заговора. В тот же день по приказу комиссии были арестованы Варле и член Коммуны, заместитель Шомета журналист Эбер. Арест Эбера, по своему должностному положению пользовавшегося неприкосновенностью, заставил насторожиться Коммуну. После случая с Маратом неприкосновенность народных представителей нарушалась уже второй раз! Не было ли это опасным для Жиронды прецедентом, который мог обрушиться на ее же голову? Кроме того, арест Эбера, которому вменяли в вину его статью, направленную против жирондистов, являлся прямым покушением на свободу печати.
25 мая депутация Коммуны, явившаяся на заседание Конвента, потребовала немедленного освобождения Эбера. За Коммуной стояли революционные секции Парижа. И вот тогда-то разыгралась ничем не спровоцированная сцена, которая, произведя крайне тягостное впечатление на столицу, значительно ускорила ход событий.
Встал Инар, один из наиболее горячих и злобных лидеров жирондистской партии. Он занимал в эти дни место председателя Конвента. Его лицо перекосила гримаса. Его голос дышал сдержанной яростью.
— Слушайте истину, которую я скажу вам. Франция избрала нашим местопребыванием Париж… Если бы на нас попытались покуситься, то заявляю вам именем всей Франции…
— Да, да, да, именем всей Франции! — закричали хором депутаты-жирондисты, вскочив со своих мест.
— Да, заявляю вам именем всей Франции, что Париж был бы… уничтожен.
На мгновенье Конвент оцепенел. Потом с верхних скамей раздались гневные крики протеста. Вскочил Марат. Подняв руку по направлению к Инару, он воскликнул: