Робин Гуд
Шрифт:
– Не сердитесь, святой отец! – с досадой воскликнул рыцарь. – Просто эти скоты нас обманывают.
– Они не обманывают вас, милорд! – спокойно возразил монах. – Взгляните, трава на поляне, куда они пригнали овец, общипана только с одного края, значит они здесь едва ли более часа. А из низины ворот замка не видно.
– Возможно. Но, судя по всему, та или те, кого мы ищем, покинули замок как раз около часа назад. Зола в очаге, в одной из верхних комнат была еще теплая.
Молодой священник улыбнулся:
– Значит, туда положили много дров, и дрова долго горели. Так обычно делают,
– С чего ты взял это, монах? – вновь теряя терпение, взвился рыцарь.
Улыбка монаха стала еще благодушнее:
– Чтобы вам было удобнее ко мне обращаться, милорд: меня зовут отец Антоний. Я – аббат [6] обители святого Доминика. Наш монастырь вон за тем пригорком, и все земли здесь наши, кроме долины, что примыкает к восточным стенам замка – она все еще в собственности его владельцев. Что же до того, почему я так уверен в давнем отъезде владелицы, так это очень просто. Странно, что вы и сами не заметили.
6
Аббат – настоятель монастыря, т. е. аббатства.
– Не заметил чего?
Рыцарь вновь овладел собой, едва услыхав имя монаха. Он не раз и не два слышал о нем и знал, что с этим выскочкой, получившим во владение аббатство в возрасте, когда другие монахи не грезят о таком почете и в мечтах, связываться небезопасно. Аббата Антония жаловал здешний епископ и, как поговаривали, сам папа. Знать бы еще, за что?
– Посмотрите на землю, – столь же ровным голосом ответил на вопрос рыцаря аббат. – Нет, нет, не на ту, что у нас под ногами. На склоне рва, что под мостом. Видите: она совершенно сухая. Как раз там – место, где и травы нет, так что видно очень хорошо. А ведь сейчас моросит дождь. Уже стихает, но часа четыре он шел, он пошел, едва рассвело. Но если бы мост три часа назад был поднят, то эта часть земли непременно бы вымокла. Или я не прав?
– Правы, святой отец! – вынужден был согласиться рыцарь. – А вы часом не знаете: в этот замок вчера или сегодня на рассвете кто-нибудь приезжал?
– Вчера и сегодня утром я был у себя в обители. Вот только сейчас отправился в долину. У старосты здешней деревни третий день тяжко хворает дочь. Я – ее духовник и не смог отказать старосте в просьбе ее исповедать.
– К дочери виллана ходит сам аббат? – не удержался от ехидного сомнения всадник.
Улыбка пропала с лица отца Антония, но голос его, когда он отвечал, остался таким же ровным:
– Быть может, вы не расслышали, милорд: это моя духовная дочь. Но я хожу и не только к ней. Вся наша паства – здешние крестьяне. А у монахов в обители полно работы: у нас ведь есть свое стадо, несколько овец вчера окотились, надо, чтобы приплод не пропал. И на сыроварне – довольно дел, да и других занятий хватает.
Этого аббата положительно нельзя было смутить неожиданным вопросом, однако его слова вызвали у рыцаря неожиданную мысль:
– А что, ведь хозяева этой развалины, – он пренебрежительно кивнул в
– Конечно, – кивнул отец Антоний. – Во всяком случае, были ими. Уверен, вы знаете, что владелец замка граф Лестер два месяца назад был убит.
– Слышал об этом. Ну, а его молодая женушка? Она ведь тоже наверняка вам исповедовалась? Не говорила ли, что собирается уехать отсюда? А, может, сказала, куда поедет?
Неожиданно монах рассмеялся. Этот смех почему-то сделал его, и без того жесткое лицо еще тверже, а голос вдруг зазвенел металлом:
– Послушайте, милорд рыцарь, неужто, вы и вправду не понимаете, о чем сейчас спросили? Попросту предложили мне нарушить тайну исповеди. Вы что же, не христианин?
Аббат не видел лица всадника: шлем закрывал его до самого подбородка, но даже этот подбородок стал багрового цвета, чего не смогла скрыть не слишком густая борода. Руки в железных перчатках, сжавшись в кулаки, невольно натянули поводья, и конь рыцаря, заржав, едва не прянул на дыбы.
– А если я щедро заплачу за ваш ответ? – с трудом подавив гнев, вытолкнул всадник.
– Вряд ли вы так богаты. Кто же за какие угодно деньги отправит свою душу прямиком в ад? Здесь я могу, конечно, прожить долго, но после смерти-то буду жить вечно. А у кого же столько золота, чтобы оплатить вечность адских мук?
После этих слов рука рыцаря невольно скользнула к рукояти висевшего у его пояса меча. Но он вовремя опомнился. Будь этот строптивец не любимчик епископа и, возможно, папы, можно бы и не церемониться. Но с отцом Антонием связываться нельзя.
«Тем более, что благосклонность старого индюка епископа может понадобиться и мне!» – с досадой подумал рыцарь.
– Ты много берешь на себя, монах! – бросил он, разворачивая коня, и махнул рукой своим спутникам: – Едем! Мы и так потеряли уйму времени. За мной!
Отряд исчез в дождевой пыли, и оба виллана дружно перекрестились.
– Кабы не вы, господин аббат, он бы убил нас! – воскликнул старый пастух. – Господи помилуй, кто ж это такой? Вы не знаете?
– Вероятно, знаю, – ответил монах, глядя не вслед уехавшим, а в печально-пустой проем старой арки. – Но тебе, Том, спокойнее будет этого не знать. Этот человек думает, что если закрыть лицо до подбородка, становишься неузнаваем. Он ошибается.
– Сколько бед обрушилось на нас в последнее время, святой отец! – воскликнул Том с искренней болью. – Не иначе, мы чем-то сильно нагрешили. Уж как хорош был наш граф! Беден, чуть ли не как мы все, зато защищал нас, помогал. Зерном делился в неурожай, разбойников в нашем лесу вывел дочиста. Кто и за что мог его убить?
Отец Антоний ответил не сразу. От ворот замка он перевел задумчивый взгляд на овец, покинувших спасительные кусты и вновь лениво щипавших траву возле самого рва. Дождь кончился, и проглянувший меж тучами косой луч солнца сразу сделал менее мрачной полуразрушенную цитадель, а пасущиеся овцы добавили картине ощущение покоя. Казалось, семеро блистающих кольчугами и шлемами грозных всадников, были просто ненадолго возникшим видением.
– Я слышал, – наконец заговорил аббат, – будто графу Экберту отомстили за его попытку стать королем.