Робинзоны студеного острова
Шрифт:
— Что ты, что ты, тетя Нюша! — отмахивался Иван Степанович. — Да я ведь сегодня дома буду. Там же и мать, и жена, и ребятишки. Были бы крылья — полетел бы.
Мы стали одеваться. Я заметил, что мой заплечный
— Я вам курников да хлебушка в дорогу положила, — объяснила тетя Нюша.
Она проводила нас до конца деревни, прослезилась при прощании с Иваном Степановичем.
— Поклон низкий всем передавай. Жива еще, мол, тетя Нюша. Все еще скрипит, старая.
И вот мы опять в дороге. В ногах как будто и не было усталости, они шагали, как заводные, словно чувствовали скорый конец пути.
Снежинки неторопливо падали и падали с низкого серого неба. Молодые елочки и сосенки в белых пушистых шалях — одна другой наряднее — красовались вдоль дороги.
Иван Степанович, чувствовалось, волновался, торопился. Он так широко шагал, что мне временами приходилось бежать, чтобы не отстать от него.
— Даже не верится, Коля, что сегодня вечером буду дома. Понимаешь? До-ма, — говорил он. — Увижу мать, жену, ребятишек. Их ведь двое у меня. Старший, Иван Иванович, серьезный мужик, ему уже семь лет, а младшему, Василию Ивановичу,
Из-за молодой поросли деревьев, широкой темной полосой выделяясь среди окружающей белизны, показалась река.
— Мезень! — радостно ахнул Иван Степанович и с мальчишеской резвостью кинулся к реке. Я побежал за ним.
Река как будто застыла на месте, ни одна морщина не рябила ее свинцово-серую поверхность.
Иван Степанович остановился у низкого песчаного берега, постоял минутку. Потом он снял вещевой мешок, достал солдатскую кружку, зачерпнул речной воды и медленно, словно смакуя, выпил. Лицо у него при этом было торжественное.
Иван Степанович обтер усы и низко поклонился реке.
— Здравствуй, матушка Мезень! Здравствуй, родная! Вот и опять довелось увидеть тебя…
Дорога наша подходила к концу.
Став взрослым, я понял, что эта дорога вела меня из страны моего детства в большой и многотрудный мир, поэтому она и запала мне в память… «Да, это дорога на всю жизнь», — говорю я себе.