Робот-блюз
Шрифт:
Адонианцы не аморальны. Аморальность подразумевает, что человек чувствует разницу между. У адонианцев этого нет. Например, на Адонии существует закон, позволяющий «отказывать в содержании» ребенку, если он рождается уродливым. Для них это всего лишь убийство из милосердия. Адонианцев не волнует ничто, кроме красоты и удовольствий в любой доступной форме.
Рассуждая логически, можно предположить, что Адония постепенно превратилась в помойную яму человеческих пороков, в обитель греха. Это не так.
Адонианцы считают, что
Адония стала раем для гедонистов. Адонианцы выдвигали единственное требование для приезжих: они либо должны иметь приемлемую (по адонианским меркам) внешность, либо соглашаются постоянно носить маску, чтобы их уродство не оскорбляло чувств коренных адонианцев.
Во время полета на адонианском челночном корабле — одном из самых роскошных, которые ей когда-либо приходилось видеть — Дарлин поймала себя на том, что на душе у нее становится все тревожнее. Мысль о необходимости пройти через таможенный досмотр и, возможно, получить клеймо «неприемлемой внешности», что автоматически означало ношение маски, производила угнетающее впечатление. Она с некоторым удивлением осознала, что это угнетает ее больше, чем размышления о наемных убийцах Юнга, выслеживавших ее.
«Это глупо, — внушала она себе. — Какое мне дело до того, что кучка напыщенных, невежественных, эгоистичных и предубежденных людей думает о моей внешности?»
Тем не менее она волновалась. Возможно, это объяснялось присутствием множества адонианцев, болтавших о шампунях и косметике, о новейших фасонах и самых экзотических духах. Дарлин поймала себя на том, что собирает волосы в узел на затылке в тщетной попытке скрыть посеченные концы и горько сожалеет о своем отказе сделать приличный макияж перед вылетом. Некоторые адонианцы неодобрительно косились на нее и поспешно отворачивались.
Рауль пребывал в состоянии блаженства, с которым не могли сравниться никакие искусственные стимуляторы. По его словам, прошло уже три года с тех пор, когда он возвращался на Адонию в дни великого праздника, и это невыразимо тяготило его.
— Мама с папой тщательно готовились к каждому празднику, — рассказывал он, утирая слезы от воспоминаний о своем счастливом детстве. — Они пекли фаллические пирожные, наряжали кондомное деревце, смешивали галлюциногены для пунша. Кстати, это всегда поручали мне. А игры на свежем воздухе!
— Твои родители умерли, да? — спросила Дарлин,
Лотофаг был вынужден прервать свой рассказ, чтобы обдумать ее слова.
— Нет, едва ли. Я уверен, мне бы сообщили… да. — Он уверенно кивнул. — Мне бы безусловно сообщили об этом.
— Вы поссорились?
— О нет. Мы прекрасно ладим друг с другом. Во всяком случае, поладим, если когда-нибудь встретимся.
Рауль улыбнулся при виде ее замешательства.
— Видишь ли, дорогая, их родительские обязанности по отношению ко мне закончились, когда я достиг совершеннолетия, а на Адонии этот возраст наступает в шестнадцать лет. Одновременно с этим прекращаются правительственные выплаты на содержание ребенка. Я должен был научиться жить самостоятельно, найти свой путь в мире. Родители благословили меня, вручили мне на прощание электронные щипцы для завивки волос на десять программ, и с тех пор мы не встречались.
— Ты хочешь сказать, что воспитание детей у вас считается работой?
— А чем же еще оно может быть? — удивленно спросил Рауль. — Так или иначе, большинство детей рождается в пробирках. Я называю своих родителей «мамой» и «папой», но скорее всего, они не являются моими биологическими родителями. Государство платит родителям за воспитание детей, и они получают дополнительную премию, если дети вырастают здоровыми и красивыми. Что и произошло в моем случае, — добавил он, пригладив волосы и удовлетворенно изучив свое отражение в одном из зеркал, которых на адонианском корабле было великое множество. — Мои родители заработали на мне довольно приличную сумму, так что мы в расчете.
— А взаимная привязанность? — неуверенно спросила Дарлин. — Сохраняется ли эмоциональная связь между родителями и детьми?
— В этом нет необходимости, — заверил ее Рауль. — На самом деле это даже вредно. Люди вроде тебя — только не обижайся, дорогая, — страдают от всевозможных комплексов. К примеру, ребенок мог ненавидеть своего отца, но любил мать или наоборот. Эти комплексы приводят к всевозможным сексуальным проблемам, порождающим новые комплексы. У нас нет ничего подобного. Ты была женщиной, запертой в мужском теле. Вспомни, как ты страдала в своем обществе! На Адонии подобная ошибка была бы обнаружена и исправлена уже в двенадцать лет.
Щеки Дарлин пылали. Она не стеснялась беседовать с друзьями о себе и своем прошлом, но ей хотелось, чтобы Рауль говорил потише. Несколько адонианцев, раньше подчеркнуто смотревших в другую сторону, теперь с интересом разглядывали ее.
— А как же нежность? — спросила она, поспешно сменив тему. — И любовь?
— Сентиментальные эмоции, — фыркнул Рауль, махнув кружевным платочком. — Я рад сообщить, что мы по большей части избавились от них.
— По-моему, в твоем случае избавление было недостаточно успешным, — с улыбкой заметила Дарлин.