Роботы зари [Роботы утренней зари]
Шрифт:
Бейли, толкая Р. Джеронимо перед собой, решительно прошел сквозь толпу стоящих пассажиров и поднялся на верхний, менее забитый уровень, а там ухватился за стойку, наступил роботу на ногу и опять заставил зевак опустить глаза.
Через пятнадцать километров они приблизились к управлению на максимально короткое расстояние, и Бейли сошел. Р. Джеронимо последовал за ним. Его так никто и не тронул. Ни единой стычки за всю дорогу. В приемной Бейли сдал его и получил квитанцию, которую убрал в бумажник, только тщательно проверив дату, час и серийный
Теперь предстояло явиться пред очи комиссара, а его Бейли знал как свои пять пальцев. Стоит ему допустить малейшую оплошность, и он окажется под угрозой понижения в должности. Характер у комиссара был жесткий, а прежние успехи Бейли он воспринимал как личное оскорбление.
3
Звали комиссара Уилсон Роф, и пост этот он занимал два с половиной года, сменив Джулиуса Эндерби, когда тот ушел на покой, тихо подав в отставку, едва улегся шум из-за убийства космонита.
Бейли никак не удавалось приспособиться к этой перемене. Джулиус при всех его недостатках был не просто начальником, но и другом, Роф же оставался только начальником. И он даже не был уроженцем Города. Его перевели откуда-то из другой системы.
Роф был не очень высок и не очень толст. Но его голова выглядела несоразмерно большой, а шея – чуть выдвинутой вперед. В результате он производил впечатление тяжести – тяжелая голова, словно набрякшие от тяжести веки, всегда полузакрывавшие глаза. Из-за этого он казался сонным, что не мешало ему подмечать каждую мелочь, в чем Бейли не замедлял убедиться, едва Роф пришел в управление. Он не строил иллюзий, что Роф испытывает к нему хоть какую-то симпатию, и в любом случае сам к нему ни малейшей симпатии не питал.
В голосе Рофа, всегда ровном, не проскользнуло ни единой раздраженной ноты, но слова были далеко не теплыми.
– Бейли, почему вас так трудно разыскать? – начал он.
Бейли ответил с надлежащей долей почтительности:
– У меня свободный день, комиссар.
– Ах да! Ваша привилегия эс-семь. Но вы знаете, что такое волновик, не так ли? Прибор для трансляции официальных распоряжений? Даже в ваше свободное время вы обязаны являться по вызову.
– Мне это известно, комиссар, но пункт об обязательном ношении волновика из инструкций исключен. С нами можно связаться и без него.
– В пределах Города. Но вы же были во Вне? Или я ошибаюсь?
– Вы не ошибаетесь, комиссар. Я был во Вне. Но в инструкциях не указано, что в таких случаях я обязан брать с собой волновик.
– Прячетесь за буквой закона, а?
– Совершенно верно, комиссар, – невозмутимо ответил Бейли.
Комиссар встал – властный, даже грозный – и сел на край стола. Окно во Вне, пробитое при Эндерби, было давно заложено и закрашено. И в замкнутой комнате (ставшей благодаря этому теплее и уютнее) комиссар выглядел огромным. Он сказал, не повышая голоса:
– По-моему, Бейли, вы слишком уж рассчитываете
– Я рассчитываю на то, что исполняю свои обязанности как могу лучше и точно соблюдаю инструкции.
– А когда вольничаете с духом этих инструкций, – то и на благодарность Земли.
Бейли промолчал, и комиссар сказал после паузы:
– Кое-кто считает, что вы отличились в деле о6 убийстве Сартона три года назад.
– Благодарю вас, комиссар, – ответил Бейли. – И, если не ошибаюсь, результатом было закрытие Космотауна.
– Совершенно верно. И к большому облегчению Земли. Кое-кто считает также, что вы отличились на Солярии два года назад. И результатом – я избавляю вас от необходимости произносить лишние слова, – и результатом был пересмотр торговых договоров с космомирами к значительной выгоде Земли.
– Насколько мне известно, все это есть в соответствующих архивных документах.
– А в результате вы – великий герой.
– Ни на что подобное я не претендую.
– После каждого из этих двух дел вы получали повышение, а происшествие на Солярии даже послужило сюжетом для гиперволновой драмы.
– Которую, комиссар, показали без моего разрешения и против моего желания.
– Тем не менее она превратила вас в героя определенного рода.
Бейли пожал плечами.
Комиссар выждал секунду-другую, не скажет ли он что-нибудь, а затем продолжал:
– Но вот уже почти два года вы практически ничего не делаете.
– И у Земли есть право спросить, чем я был ей полезен последнее время.
– Вот именно. И она задает этот вопрос. Известно, что вы – один из зачинателей новейшей моды уходить во Вне, копаться в почве и разыгрывать из себя роботов.
– Это разрешено.
– Не все, что разрешено, следует одобрять. Не исключено, что люди считают вас не героем, а больше чудаком.
– Возможно, это согласуется с моим собственным мнением о себе, – сказал Бейли.
– Людская память коротка. Это избитая истина. В вашем случае героическое уже заслонено чудачествами, и вас ждут серьезные неприятности, если вы допустите ошибку. Репутация, на которую вы так уповаете…
– Со всем уважением, комиссар, я на нее не уповаю.
– Репутация, на которую, по мнению департамента полиции, вы уповаете, вас не спасет. И я не смогу вас спасти.
По сумрачному лицу Бейли скользнула тень улыбки.
– Я ни в коем случае не желаю, комиссар, чтобы вы поставили под угрозу свое положение в тщетной попытке спасти меня.
Комиссар пожал плечами и ответил столь же мимолетной и смутной улыбкой.
– Это вас пусть не тревожит.
– Если так, комиссар, то для чего вы мне все это говорите?
– Предостерегаю вас. Я вовсе не собираюсь с вами разделываться, а потому предупреждаю в первый и последний раз. Вам предстоит участвовать в крайне щекотливом деле, и вы легко можете допустить ошибку. Вот я и предупреждаю вас, чтобы вы ее не допускали. – Тут на его губах появилась несомненная улыбка.