Робур-завоеватель
Шрифт:
До чего он остроумен этот подписчик «Нью-Йорк геральда»! Но как быть с трубою?.. Ведь в снаряде герра Шульце никакой трубы и в помине не было!
Выходит, что все объяснения ровным счетом ничего не объясняли, а все наблюдатели наблюдали из рук вон плохо.
Правда, оставалась еще гипотеза, выдвинутая директором обсерватории Цзи-Ка-Вей. Но ведь то было мнение какого-то китайца!..
Не думайте, однако, что обитателям Старого и Нового Света в конце концов надоело ломать голову над этой загадкой. Ничего подобного! Люди спорили до хрипоты, но ни к чему не приходили. И все же наступила короткая передышка. Прошло несколько дней, а занимавший всех предмет – болид или иное тело – ни разу не появлялся и в воздухе не раздавалось пения трубы. Не упало ли таинственное тело в таком месте земного шара, где
Но именно тогда – между вторым и девятым июня – произошло несколько новых событий, объяснить которые одним только космическим явлением было уже невозможно.
На протяжении этой недели обитатели Гамбурга – на вершине башни святого Михаила, а турки – на самом высоком минарете Ая-Софии, жители Руана – на конце металлического шпиля кафедрального собора, а жители Страсбурга – на верхушке Мюнстерского собора, американцы – на голове статуи Свободы, в устье Гудзона, и на верхушке памятника Вашингтону в Бостоне, китайцы – на вершине храма Пятисот Духов в Кантоне, индусы – на шестнадцатом этаже пирамидальной башни храма Танджура, обитатели града святого Петра – на куполе одноименного собора в Риме, а англичане – на куполе собора св.Павла в Лондоне, египтяне – на вершине большой пирамиды Гиза, парижане – на громоотводе трехсотметровой железной башни, сооруженной для Международной выставки 1889 года, – все они видели флаг, развевавшийся на каждом из названных сооружений, на которые так трудно взобраться.
Флаг этот представлял собою черное полотнище, усеянное звездами с изображением золотого солнца посредине.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
– И первый, кто посмеет утверждать обратное…
– Вот как!.. Конечно, посмеют, если только сочтут нужным!
– И вопреки вашим угрозам!..
– Следите за своими выражениями, Бэт Файн!
– И вы тоже, дядюшка Прудент!
– Я настаиваю, что винт должен помещаться сзади!
– И мы также!.. Мы также!.. – подхватили пятьдесят голосов, слившихся в общий гул.
– Нет!.. Он должен быть спереди! – вскричал Фил Эванс.
– Спереди! – столь же яростно подхватили пятьдесят других голосов.
– Никогда мы не договоримся!
– Никогда!.. Никогда!
– Для чего же тогда спорить?
– Но это не спор!.. Это – дискуссия!
Однако кто поверил бы, что это дискуссия, слыша резкие возражения, грубые выпады и вопли, наполнявшие зал заседаний вот уже добрых четверть часа?
Надо сказать, что зал этот был самым просторным в Уэлдонском ученом обществе, как именовали знаменитый клуб, который помещался на Уолнет-стрит, в Филадельфии, столице штата Пенсильвания, входящего в состав Американской Федерации.
Накануне город избирал человека на должность фонарщика, зажигающего на улицах газовые фонари; по этому поводу происходили многолюдные манифестации и бурные митинги, враждующие партии даже вступали в рукопашную. Это вызвало всеобщее возбуждение, которое еще не улеглось и, возможно, было причиной сильнейшего волнения, владевшего в тот вечер членами Уэлдонского ученого общества. А ведь в клубе шло всего-навсего очередное заседание сторонников воздушных шаров, на котором обсуждался все еще животрепещущий, даже в описываемое время, вопрос о возможности управления аэростатами.
Все это происходило в одном из городов Соединенных Штатов Америки, быстрое развитие которого было еще более разительным, нежели развитие Нью-Йорка, Чикаго, Цинциннати и Сан-Франциско; в городе, который не был при этом ни портом, ни центром угольной или нефтяной промышленности, ни вообще промышленным центром, ни даже конечным пунктом сети железных дорог; городе, более крупном, чем Берлин, Манчестер, Эдинбург, Ливерпуль, Вена, Петербург, Дублин, и в парке которого свободно разместились бы все семь парков столицы Англии; городе, насчитывающем в наши дни около миллиона двухсот тысяч жителей и слывущем четвертым в мире – после Лондона, Парижа и Нью-Йорка.
Филадельфия, с ее огромными домами и великолепными общественными зданиями,
В этом огромном зале – под верховной властью председателя, которому деятельно помогали секретарь и казначей, – волновались, бесновались, жестикулировали, кричали, спорили, ссорились с цилиндрами на голове не менее ста горячих приверженцев воздушных шаров. Среди них не было ни одного инженера по профессии; здесь собрались просто любители всего, что относится к воздухоплаванию, но любители одержимые, а главное – злейшие враги тех, кто противопоставлял воздушным шарам «аппараты тяжелее воздуха» – летательные машины, воздушные корабли и прочее. Возможно этим почтенным людям и предстояло когда-нибудь открыть способ управления аэростатами, но в тот вечер их председателю нелегко было управлять ими самими!
Этот знаменитый председатель был широко известен всей Филадельфии под именем дядюшки Прудента. Прудент [3] была его фамилия, а что до прозвища «дядюшка», то оно никого не удивляло в Америке, где можно называться дядюшкой, не имея ни племянников, ни племянниц. В этой стране говорят «дядюшка» подобно тому, как в других странах говорят «папаша» людям, у которых детей и в помине не было.
Дядюшка Прудент слыл важной персоной и, вопреки своей фамилии, пользовался репутацией человека отважного. Он был весьма богат, что, как известно, никому не вредит, даже в Соединенных Штатах. И как мог он не разбогатеть, если владел большей частью акций компании Ниагарских водопадов. Незадолго до того в Буффало было основано промышленное общество по эксплуатации энергии водопадов. Великолепное предприятие! Семь с половиной тысяч кубических метров воды, которые Ниагарский водопад обрушивает каждую секунду, создают мощность в семь миллионов лошадиных сил. Эта гигантская энергия, питавшая все заводы, расположенные на пятьсот километров вокруг, ежегодно приносила полтора миллиарда франков дохода, солидная доля которого попадала в кассы акционерного общества и, в частности, в карманы дядюшки Прудента. Кстати, он был холост и жил скромно, довольствуясь всего лишь одним слугой – лакеем Фриколлином, который, надо сказать, был недостоин чести находиться в услужении у столь отважного человека. Но в жизни нередко встречаются подобные несообразности.
3
Благоразумный, осторожный (англ.).
В том, что дядюшка Прудент, будучи богат, имел друзей, нет, разумеется, ничего удивительного; но он состоял председателем клуба, а потому у него были и враги – и между ними все те, кто завидовал его положению. В числе наиболее ожесточенных противников дядюшки Прудента нельзя не упомянуть секретаря Уэлдонского ученого общества.
Секретаря авали Фил Эванс; он также был человеком весьма богатым, ибо стоял во главе «Уолтон Уотч компании – большого завода по изготовлению часов, ежедневно производившего пятьсот часовых механизмов, не уступавших по своим качествам лучшим швейцарским образцам. Так что Фила Эванса можно было бы счесть одним из самых счастливых людей в Соединенных Штатах, да и во всем мире, если бы его не раздражало положение, какое занял в клубе дядюшка Прудент. Обоим им было по сорок пять лет, оба отличались завидным здоровьем, оба славились своим бесстрашием, оба не допускали и мысли о том, чтобы променять надежные преимущества холостяцкой жизни на сомнительные преимущества жизни семейной. Два эти человека, казалось, были рождены для того, чтобы понимать друг друга с полуслова, а между тем они никак не находили общего языка. Надо добавить, что оба обладали необычайной силой воли, но при этом дядюшка Прудент отличался крайней горячностью, а Фил Эванс – редким хладнокровием.