Род-Айленд блюз
Шрифт:
— Две скоропостижные смерти в одной кровати — это уж слишком, — заметил доктор Грепалли, человек добрый и щедрый. — На этот раз надо хотя бы матрас сменить.
— Кровать не виновата, что на ней умирают, — возразила сестра Доун, которая только притворялась доброй и щедрой, а на самом деле была злыдня и скупердяйка. — Доктор Роузблум курил, видите, как закоптил потолок; если бы у него была сила воли, нам не пришлось бы сейчас его заново белить. Я думаю, инфаркт спровоцировало какое-то легочное заболевание.
— Ах, сестра Доун, сестра Доун, — с нежностью сказал доктор Грепалли, — вам хочется, чтобы все жили вечно, не имели вредных привычек и никогда не болели.
— Конечно, — подтвердила она. — Зачем Господь позволил кому-то из нас жить дольше, разве не для того, чтобы в отпущенное нам дополнительное время мы обогатились новыми познаниями?
По ее глубокому убеждению, человек должен неустанно самосовершенствоваться,
В “Золотой чаше” жило около шестидесяти подопечных, которые называли себя — да и все окружающие их так называли — “друзья по чаше”. Желающим поселиться в пансионате должно было непременно исполниться семьдесят пять и они должны уметь жить в коллективе, это залог долгожительства. Слабосильные к настоящему времени сошли в могилу, остались только крепкие и жизнеспособные. Средняя продолжительность жизни друзей по чаше составляла девяносто шесть лет — завидный возраст, и все благодаря соответствию требований сестры Доун к физическому состоянию будущих обитателей и их характеру. Специальной подготовки у нее не было, она делала выбор, следуя собственному чутью. Ей было довольно одного взгляда: этот будет жить долго — добро пожаловать, этот нет — сожалеем, но у нас нет места.
Смерть, при всей своей неизбежности, вовсе не была повседневным явлением в “Золотой чаше”. Ее обитатели перемещались в пределах комплекса из одного корпуса в другой: сначала вы живете в коллективе (когда вам просто не хочется быть одному), потом вам необходимо оказывать небольшую помощь (вы сами не справляетесь с надеванием чулок), дальше вы начинаете нуждаться в уходе (вы сами не в состоянии поднести ложку ко рту), следующая ступень — полное обслуживание (вы уже не встаете) и, наконец, если вам сильно не повезло, интенсивная терапия (вы хотите умереть, но вас не отпускают на тот свет). Считалось в высшей степени желательным, чтобы семья переложила всю ответственность за переселяющегося в “Золотую чашу” на ее руководство. Слишком любящие родственники дурно влияют на душевное состояние престарелого пациента и понижают индекс продолжительности жизни в пансионе, гораздо лучше, когда о нем совсем забывают. Одна из самых удачных лекций доктора Грепалли была посвящена именно этой теме. Как учитель не любит родителей и обвиняет их в бедах детей, так и Грепалли относился к родственникам настороженно и не верил в искренность их чувств. Доктор был чуть ли не самое яркое светило в области разработки практических мер по продлению жизни людей преклонного возраста, выступал время от времени по телевидению и писал статьи для ежемесячного журнала “Счастливая старость”, которые потом перепечатывались в медицинских изданиях по всему миру. Обитатели “Золотой чаши” восхищались им и гордились. Так, во всяком случае, твердила ему сестра Доун.
Самый долгий срок пребывания пациента в “Золотой чаше” составил двадцать два года, рекорд краткости пребывания — пять дней, но эти пять дней сочли статистической аномалией и в выведении средних показателей не учитывали. За двадцать два года существования “Золотой чаши” ее покинули по собственной воле, а не ногами вперед, всего восемь человек. Обитателям “Золотой чаши” была обеспечена полная, насыщенная жизнь — естественно, относительно полная и насыщенная, но степень относительности была значительно ниже, чем в других учреждениях подобного рода, взимающих со своих подопечных столь же высокую плату. Впрочем, мало кто в округе мог соперничать с “Золотой чашей”, где вам предоставлялась возможность дряхлеть до полной немощи в одной и той же обстановке. Когда старики деградируют физически или умственно, их, как правило, вырывают из привычной обстановки и помещают в более подходящие их состоянию заведения, они теряют друзей, а часто и имущество, остаются в тесном замкнутом пространстве. В “Золотой чаше” вы наблюдаете смену времен года среди знакомых вам пейзажей, под знакомым небом и в назначенный вам срок тихо отходите в мир иной.
Джозеф Грепалли и сестра Доун слегка поеживались от холодного утреннего ветерка, который разгонял запах краски. В глубине души они были довольны: доктор Роузблум умер неожиданно во сне в возрасте девяноста семи лет, до ста не дожил, но каждый год сверх девяноста семи улучшает статистику. Неплохо, очень неплохо, хоть он и курил.
Матрас и кресло покойного — кстати, совершенно чистые — решено было отвезти в мебельную комиссионку; ведь если кровать, как считает доктор Грепалли, невосприимчива к личности спящего на ней человека, то кресло словно бы впитывает своего хозяина в себя, и когда тот умирает, оно проседает и мрачнеет.
— Какой ты романтик, Джозеф, — сказала сестра Доун, — и как я это в тебе люблю.
На ее взгляд, кресло выглядело превосходно. Она всеми силами старалась свести расходы до минимума,
“Золотая чаша” в высшей степени искушена в искусстве быстрого восстановления душевных сил и смены интерьера, что должно способствовать воцарению в вашей душе полного мира и гармонии, а также извлечению максимальных прибылей для заведения. По этой причине ни одна комната, ни один номер, ни одни апартаменты люкс не должны пустовать дольше трех дней, это предел. Но и раньше трех дней их заселять нельзя, даже сестра Доун с этим соглашалась, потому что дух усопшего все это время пребывает в помещении, поэтому там гуляют сквозняки, мысли у вас путаются, и вообще это к беде. Список желающих поселиться в “Золотой чаше” был длинный; чтобы завершить все дела и переехать сюда, иным требовался месяц, а то и больше, но плату полагалось вносить с того момента, как в освободившемся помещении заканчивалась подготовка к приему нового жильца. Так скорее выветривается дыхание смерти, гнетущее чувство пустоты, вызванное смертью. Это как с походами к психоаналитику: сам факт, что вы уже внесли плату, оказывает благотворное, целительное воздействие. То, что не умещалось в сознании, становится обыденным.
Заново отделывались также ванные и уборные; Джозеф побаивался зеркал — вдруг новый обитатель посмотрит в зеркало и увидит там своего предшественника? Зеркала на такое способны, считал Джозеф Грепалли. У них есть память, свой собственный взгляд на мир. Все старые лица похожи одно на другое, однако не все их обладатели готовы с этим согласиться. Джозеф любил давать волю фантазии. Сам он был доктор филологии, его отец, доктор Гомер Грепалли, знаменитый врач-геронтолог и психоаналитик, завещал сыну “Золотую чашу”, и тот сделался специалистом во всем, что необходимо знать руководителю такого заведения. У сестры Доун был диплом, позволяющий ей работать в области гериатрической психиатрии, руководству “Чаши” этого было вполне достаточно.
— У нас в списке ожидающих двадцать пять человек, — сказала сестра Доун, — но все это не наши пациенты. Божьи одуванчики, долго не протянут: избыточный вес, социопатия, есть лауреат Пулицеровской премии, это хорошая реклама; но она закоренелая курильщица.
По ночам сестра Доун проскальзывала к Джозефу в спальню. Коренастая, с большим бюстом, квадратной челюстью и яркими темными глазками-пуговками на землистом лице, эта сорокадвухлетняя женщина была более привлекательна раздетой, чем одетой. Днем она ходила по коридорам, стуча невысокими каблуками, с широкой улыбкой, занимавшей все пространство между белым или голубым полотняным халатом и полотняной же шапочкой, и призывала обитателей “Золотой чаши” к еще более углубленному самопознанию.
— Я доверяю вашему суждению, сестра Доун, — сказал доктор Грепалли. Почему-то он ощущал неловкость сродни той, какую испытываешь в рыбном ресторане, когда стоишь перед аквариумом и выбираешь омара, который умрет, чтобы тебе приготовили из него деликатес.
— Мне кажется, все они трудные, без твердых принципов. Ни с кем не найдешь общего языка, не то что прежде. Даже у стариков непомерно завышенная самооценка. От молодых нахватались. — “Трудные” в ее устах значило, что люди слишком разборчивы в еде, критикуют персонал, спорят по поводу лекарств, отказываются от групповой терапии, ленивы и неэнергичны, но самое скверное — большинство их родственников умерли молодыми. Все желающие стать друзьями по чаше должны были представить не только надежные доказательства финансовой кредитоспособности и биографию, но и подробную историю рода, а также ответить на вопросы анкеты, которую составила лично сестра Доун, чтобы определить характер человека.
Джозеф Грепалли, грубовато-добродушный и обаятельный, чем-то напоминал режиссера Красснера, как потом обнаружила София. В знакомом нам облике сестры Доун жила совсем другая женщина, худая и стройная, она обожала сладкий кофе и сдобные булочки, но никто об этой другой сестре Доун не догадывался.
— Нужно закинуть сеть, — сказал Джозеф Грепалли, — опустить ее как можно глубже.
Друзья по чаше называли его Стефаном — из-за Стефана Граппелли [1] , люди беспомощные любят давать шутливые прозвища тем, в чьей власти они находятся, ведь даже самая безобидная насмешка помогает выжить.
1
Стефан Граппелли (1908–1997) — знаменитый джазовый скрипач, играл до конца жизни и пользовался огромной популярностью. (Здесь и далее — прим. перев.)