Роддом, или Поздняя беременность. Кадры 27-37
Шрифт:
– Ну, зачем ты! У меня же тут всё есть! – воскликнул Алексей Семёнович и осёкся.
– Это я уже поняла, – тихонько сказала Катя, прикрывая за собой дверь.
Кажется, он бежал за ней до лифта. И до выхода из больницы. И до шлагбаума… Прямо в пижаме. Она даже машинально забеспокоилась, не простудится ли. Но за шлагбаум он бежать уже не мог. Потому что дежурство.
– Постой! Ну, постой же! Давай поговорим! Ну не могу я сейчас с тобой домой пойти. Я же на дежурстве! – кричал он вслед монотонно и понуро удаляющейся жене.
Именно так – монотонно и понуро, – она и дошагала до дому, забыв, что можно сесть на маршрутку,
– Таня, привет! – выдохнула нечёсаная Варвара Андреевна, под бесформенным пуховиком у которой оказался застиранный халат. И тут же вывалила на Семёна Ильича произошедшее. Мальцева осуществила попытку смыться, но Варвара Андреевна попросила её остаться.
– Ну и зачем ты принеслась? – холодно поинтересовался Панин. – Позвонить не могла? И вообще, что я-то сделаю? Они уже не дети. У них уже у самих ребёнок.
– Я… Я не знаю, зачем, – чуть не простонала Варя и, шлёпнувшись на диван (рассказывала она почему-то стоя, суматошно сбиваясь с пятого на десятое), окунула лицо в ладони и заплакала.
Татьяна Георгиевна укоризненно глянула на разъярённого Семёна Ильича, налила полную рюмку коньяку и подошла к Варваре Андреевне.
– Варя, выпей. Залпом!
Та кое-как, трясущимися руками приняла рюмку и, клацая о край зубами, вылила с горем пополам в себя содержимое.
– Я не понимаю, какого чёрта ты принеслась?! – зло продолжил Семён Ильич, когда выражение глаз жены стало чуть более осмысленным и сфокусировалось на нём.
– Она «принеслась» за сочувствием! – сказала Мальцева. – За поддержкой. Зачем ещё женщины «приносятся» к мужчинам? Ребята, я, пожалуй, пойду. Это ваше семейное дело.
– Да нет никакого «нашего» семейного дела! – Панин с грохотом выдвинул ящик стола и достал оттуда пачку сигарет. – Это их семейное дело! – Он вытряхнул из пачки одну и стал нервно разминать её между пальцами.
– Таня, останься, пожалуйста! – попросила Варвара Андреевна, обратившись к Мальцевой. – Ты друг нашей семьи и… и, может быть, что-то посоветуешь. Ты же бросил! – ахнула она, увидав в руках у мужа сигарету.
– Бросил. Ты же не переносишь табачный дым! Всю жизнь переносила, а потом внезапно перестала! Я устал курить у себя дома, как в гостях – на лестничной клетке! – вот и бросил! – язвительно прокомментировал Панин, отправив сигарету в мусорную корзину. Через секунду туда же полетела пачка. Семён Ильич снова шаркнул ящиком стола и извлёк на свет электронную сигарету.
– Таня, ну что же делать?! Катенька уходит от Алёшеньки! Алёшенька… Алёшенька простудится! Он за ней по улице в пижаме бежал!
– Не простудится, – Панин пыхтел электронной сигаретой. –
– Таня, что делать?!
– Вам – ничего.
– Но это же настоящая трагедия!
– Трагедия – это когда руку оторвало. Или с ребёнком что-то случилось. Или любимый человек погиб. А это не трагедия. И ничего не надо делать, – мрачно прокомментировала Татьяна Георгиевна.
– Как ничего?! Я сейчас к нему в отделение пойду…
– Двойку в дневник поставишь? – внезапно заорал Панин, подскочив на ноги. – Хватит ему уже позора! То жена прискакала, то мамаша заявится! Он – взрослый человек. Врач! Его давно по имени-отчеству называют, и куда он суёт своё мужское хозяйство – его собственное, мужское, дело. Жениться надо было по любви, а не потому, что женилка зачесалась! Сам теперь пусть и выкручивается. И Катька – дура! Подумаешь, с медсестрой переспал. Нечего было со своими котлетами тащиться! Меньше знаешь, крепче спишь! Тебе ли не знать? – последнее было сказано так ядовито, что Мальцева не выдержала и просто молча вышла за дверь.
Вышла за дверь – и даже не стала ею хлопать. Во-первых – всё та же модная «доводка». А во-вторых – Варя-то причём? Вышла за дверь, вдохнула, выдохнула – и пошла. Коридоры родильного дома всегда оказывали терапевтическое действие. Потому что тут она, Татьяна Георгиевна Мальцева, не не пойми кто не пойми кому, а заведующая обсервационным отделением. Самым крупным отделением этого родильного дома. Эти коридоры – реперные точки. А раз есть они – значит, есть и сетка координат. И можно проложить маршрут. А не как все думают, тупо уставившись в пустые небеса: «Зачем мы здесь?» Затем, блин! Делом надо заниматься. Желательно своим. И на глупые вопросы просто времени не будет.
Панин отправил жену домой на больничной «Скорой». Собственно говоря, он бы мог отправиться домой с нею. Ничто его сегодня в родильном доме больше не держало. За послеоперационной приглядят – тем более лежит она в ОРИТ. Да и не по сану начмеду слишком часто в роддоме ночевать. Но ему не хотелось домой. Мало там Варвары Андреевны и двоих сыновей, так теперь ещё и невестка с внучкой. За ними явно принесётся не слишком вменяемая сваха, и… И он этот курятник не в силах выносить!
Семён Ильич поднял трубку внутреннего телефона и набрал короткий номер. Ждал долго. Неужели она спать завалилась, мерзавка?! Да нет, она всегда спит очень чутко. Он набрал мобильный.
– Да?
– Ты где?
– В родзале сижу.
– В стенку пялишься?
– …
– Тань, ну прости меня.
– …
– Зайдёшь?
– Нет.
– А куда ты мотаешься по субботам?!
– Тебе разве не доложили?
– Марго сказала, что на конюшню. Ты лошадей полюбила? Или… конюха?
– Семён Ильич, я не Варя. У меня нет ни одной разумной причины терпеть твой недобрый сарказм.
Татьяна Георгиевна нажала отбой.
Семён Ильич несколько минут походил туда-сюда по кабинету и, подойдя к мусорной корзине, достал оттуда пачку сигарет. Вытряхнул одну и, секунду поразмышляв, прикурил и блаженно затянулся.