Роддом или жизнь женщины. Кадры 38–47
Шрифт:
Приближалось двадцать третье февраля…
— Что-то будем делать? — деловито уточнила накануне Маргарита Андреевна у заведующей, зайдя после обхода к ней в кабинет.
— Ничего. Надоело. Каждый год одно и то же! Семён Ильич орёт на пятиминутке, что никаких празднований, а ближе к вечеру мы собираемся — ну где ещё, да? — в изоляторе обсервационного отделения. И я потом имею вырванные годы. В первую очередь — ну от кого же ещё, да? — именно от нашего драгоценного, всеми обожаемого начмеда!
— Слушай! —
— Именно так, именно так, дорогая моя! Не бегать же мне ночью по улице с криками: «Эй, мужики, а кому с бабой переспать?!»
Отчего-то они обе ужасно развеселились.
Отсмеявшись, Маргарита Андреевна спросила:
— Переспала?
— Переспала.
— И как?
— Маргоша, как обычно. Очень хороший мужик. Замечательный даже.
— И чего?
— И ничего! Обязался на каждый день рождения главной медсестры больницы и даже главной акушерки родильного дома поставлять роскошные букеты.
— Нажаловалась, змея, да?
— Можно подумать, что тебе стыдно!
— Ни капельки!
— Вот тогда иди и работай! Ты ко мне зашла только про двадцать третье спросить и поинтересоваться подробностями моей личной жизни?
— Не… Слушай, поставишь девице спираль?
— Легко!
— Она тебя в приёме дожидается. Пошли.
В приёмном покое стояла симпатичная, модно одетая женщина.
— Люда, познакомься, это Татьяна Георгиевна. Она прекрасный врач, у неё золотые руки. Ты вообще ничего не почувствуешь! Ты дольше раздеваться будешь и на кресле устраиваться… Татьяна Георгиевна так поставит спираль, что ты даже и заметить не успеешь!
— Здравствуйте, Татьяна Георгиевна, — каким-то не к месту заискивающе-виноватым голосом сказала Людмила.
— Здравствуйте. Верхнюю одежду снимите, пожалуйста, здесь. Маргарита Андреевна, будьте добры, дайте Людмиле халат и бахилы. Пройдёмте.
— Я сейчас спираль принесу! — Маргарита Андреевна унеслась к себе в кабинет.
По дороге в смотровую Татьяна Георгиевна опросила Люду, беспрестанно синеющую и краснеющую, как проходят месячные, сколько беременностей и родов… В общем-то, рутинные банальные вопросы, которые положено задавать перед установкой спирали.
— Вы не подумайте чего, Татьяна Георгиевна… У меня двое детей, Татьяна Георгиевна… Моих детей, собственных, Татьяна Георгиевна!
— Почему я должна что-то подумать, Людмила? — насторожилась Мальцева.
— Да нет, ничего такого…
— Ну, если ничего такого, то раздевайтесь — и на кресло. Я вас должна осмотреть. — Татьяна Георгиевна разорвала пакет с одноразовыми стерильными перчатками.
Людмила медленно и как бы нехотя сняла бахилы. Степенно расстегнула сапоги…
— Татьяна Георгиевна, я прямо даже не знаю, как сказать!..
— Людмила, я же врач! Это даже хуже, чем священник! — добродушно усмехнулась заведующая. —
Люда медленно снимала колготки. Мальцева надела перчатки и терпеливо ждала.
— Татьяна Георгиевна… Я прям стесняюсь…
— Да что же, Люда, что?! Говорите уже, наконец! — слегка начала выходить из себя заведующая. Весь день эта странная Люда тут, что ли, стесняться собралась?
Люда тем временем аккуратно сложила колготки. И ещё медленнее начала снимать трусы.
— Людмила, вы не могли бы побыстрее? — нежно проворковала заведующая, торчащая посреди смотровой с воздетыми дланями в стерильных перчатках.
— Вы только не смейтесь, Татьяна Георгиевна! Я вас прошу, только не смейтесь, Татьяна Георгиевна! Я вас умоляю не смеяться, Татьяна Георгиевна! — выпалила скороговоркой Люда и стала цвета знамени полка. — Не смейтесь, потому что я — женщина, и у меня двое детей, от разных мужей, и мужчины меня любят, у меня много было мужчин, и муж меня любит! Третий! — протараторила Люда, ежесекундно меняя цвета с алого на красный, с красного на бордовый, а с бордового снова на алый.
— Да почему же я должна смеяться?! — немного даже разозлилась заведующая на эту бестолковую Люду, стоявшую тут как сирота казанская с босыми ногами в бахилах. — Я рада, что у вас двое детей и мужчины и даже муж — третий! — вас любят! Полезайте на кресло! Если вы, конечно, хотите спираль! Маргарита Андреевна уверяла, что хотите.
— Да-да, хочу! Потому что я уже устала делать аборты, а таблетки мне нельзя, потому что толстею и курю — я читала про курение, и у меня варикоз, поэтому я хочу спираль, но только вы, Татьяна Георгиевна, не смейтесь! — Люда вдохнула, выдохнула, снова вдохнула и, наконец, как в холодную воду нырнула: — У меня огромный клитор, Татьяна Георгиевна, вот!
Больше всего в этот момент Мальцевой захотелось рассмеяться. Не из-за огромного клитора, разумеется. Мало ли она в своей жизни видела этот причиндал самых разнообразных фасонов? А потому что когда тебя долго уговаривают: «Не смейся, не смейся, не смейся!» — то первое, что хочется сделать после озвучивания причин, — это рассмеяться.
— На кресло! — нарочито серьёзно скомандовала Татьяна Георгиевна, еле сдержавшись и даже важно из-за этого раздув ноздри.
В этот момент в смотровую зашла Марго с упакованной спиралью наперевес. Естественно, первое, что она спросила, было:
— Вы что, ещё не на кресле?!
— Маргарита Андреевна, а вы что, тоже… будете здесь? — Люда даже позеленела, решив изменить привычной красно-алой гамме.
— Конечно, буду! Не волнуйся. Должен же кто-то Татьяне Георгиевне зонд подать. И вообще!..