Роддом. Сериал. Кадры 14–26
Шрифт:
— Двести десять на сто тридцать — это уже отёк мозга, Михаил Вениаминович! «Похоже, тяжёлый гестоз»! Вы акушерству на скамейке, что ли, обучались? Тяжёлый гестоз у неё был раньше. Точнее — преэклампсия. Потому что уже давным-давно, Михаил Вениаминович, нет гестозов, а есть — преэклампсии. А сейчас у женщины эклампсия. Слыхали о таком диагнозе? Принимайте срочно, а не бегайте по кабинетам! Какого чёрта вы вообще ко мне пришли? Надо было из приёма звонить ответственному дежурному врачу! Меня тут сегодня де-юре нет! — Татьяна Георгиевна захлопнула лэптоп и встала из-за стола. — Идёмте!
— Я пытался позвонить и вызвать. Но сегодня ответственный дежурный врач — заведующий патологией беременности, Владимир Яковлевич. А его в родильном доме не оказалось. Так что… — договаривал ординатор заведующей на бегу.
В
— Давно хотела проверить, не отсырел ли где контакт… — первым делом Татьяна Георгиевна нажала на кнопку ургентного звонка. — А вы, — проорала она персоналу приёмного, перекрикивая безумный истошный звон, раздавшийся в тихой роддомовской ночи, — все строем будете сдавать зачёты по неотложным состояниям в акушерстве и тактике оказания помощи, идиоты! — При слове «идиоты» она выразительнейшим образом посмотрела на это ничтожество, это протеже профессорши Денисенко, Михаила Вениаминовича. Он не только «мясник», как верно окрестили его девочки в Сети, но ещё и непроходимый тупица.
Анестезиологическая бригада, слава тебе Господи, ещё не утратила навыков моментального прибытия в приёмный покой по ургентному звонку. Врач, анестезистка, чемодан, каталка.
— На пятый? — только и спросил Святогорский.
— Обменная карта есть?
— Есть, есть! — виновато хором заголосили акушерка приёмного и Михаил Вениаминович.
Аркадию Петровичу хватило одного взгляда, чтобы отдать распоряжения. Через пять минут женщина была интубирована. Через пятнадцать — оказалась на операционном столе.
В ассистенты Татьяна Георгиевна взяла интерна Александра Вячеславовича, которого нынче в родильном доме иначе как «паж Мальцевой» и не называли. Спасибо Семёну Ильичу за очередное клейкое словцо, мать его так-перетак! Михаил Вениаминович остался разбираться с врачом «Скорой», Татьяне Георгиевне было не до бумажек. А затем поднялся на пятый, заказывать плазму и кровь. Да и роддом совсем без врача не бросишь, гинекология не в счёт — располагается в главном корпусе, да и давным-давно забыл тот горе-доктор, что сегодня в гинекологии дежурит, что есть на свете такое ремесло — акушерство.
К шести утра закончили. Женщину стабилизировали, оставили в палате интенсивной терапии. Новорождённого отправили в реанимацию.
Ответственный дежурный врач Владимир Яковлевич Миронов так до утра и не появился. Так что пятиминутка была томной. После того как Татьяна Георгиевна Мальцева доложила о единственных родах за ночь в операционной физиологического отделения и обо всех подробностях неслаженной работы самого первого звена — приёмного покоя и дежурных врачей, Семён Ильич долго и смачно орал. И было за что. Женщина с гипертонической болезнью — что отражено в обменной карте, с тяжелейшей эклампсией… «А вы, Михаил Вениаминович, не знаете, зачем у нас ургентный звонок существует? Вы полагали, он существует для красоты?! Сегодня же рапорт ляжет на стол главному врачу!!!» Никуда, разумеется, рапорт не ляжет. Сёма сор из избы предпочитает не выносить. По мере возможности. Всё нормально с женщиной? Вот и хорошо. Готовьте, Татьяна Георгиевна, случай к клиническому разбору. Ну, спасибо, Семён Ильич, удружили-с… Не делайте ничего хорошего — всё равно ничего хорошего из этого лично для вас не выйдет! Затем ещё Владимир Сергеевич масла в огонь подлил, своим вечно бубнящим тихим голосом сообщив, что у новорождённого, того, что в реанимации, подозрение на родовую травму. Потому как, видите ли, на УЗИ картина кровоизлияний в головной мозг. Ну, было бы удивительно, чтобы при такой эклампсии тех кровоизлияний не было. Что ж ты, Владимир Сергеевич, не подождавши, как себя те кровоизлияния в динамике будут вести, сразу на меня всех чертей вешаешь, а? Тебе что, твоя жена-медсестричка сегодня не дала? «Я не могу пока сказать наверняка, но, скорее всего, имеет место родовая травма. Хотя, разумеется, Татьяне Георгиевне, как обычно, всё сойдёт с рук. Обнаружится букет инфекций группы TORCH, или на эклампсию всё спишут». Ах ты ж, паскуда! И ладно бы, гад, только тут такое говорил — пятиминутка и не такое терпит, но он же сто процентов
«Как обычно, всё сойдёт с рук…» Нет, ну надо же!
— Вы не слишком-то забывайтесь, Ельский, — холодно отчеканил Семён Ильич. — И родовыми травмами ни во врачей, ни в родственников не разбрасывайтесь без нужды. Я давно за вами эту «любовь» к родовым травмам замечаю. В первые же сутки родне лепите «родовая травма!» — они сами вешаются и врача повесить готовы. А тут вы, рыцарь в серебряных доспехах, сообщаете им, что только ваша забота и лечение… Вы у нас просто гений, Владимир Сергеевич, руками своими золотыми родовые травмы разводите и детей здоровыми выписываете. Разумеется, радостный и не виноватый в своей медицинской неграмотности обыватель благодарен вам по самые… колени. Если узнаю, что вы и мужу рассказали про это ваше — «не могу пока сказать наверняка, но, похоже, родовая травма», — неприятностей не оберётесь. Из заведующих детской реанимацией в момент вылетите. И супруга ваша с работы вылетит. Потому как очень любит спать на ночном дежурстве. Я как-то раз внезапный обход начмеда устроил в её ночное — так даже памперсы на время запретил, чтобы детские медсёстры не забывали, что такое младенцам жопы мыть. Она, конечно, ваша жена, но жена заведующего детской реанимацией и профессия «детская медсестра» — не идентичные понятия. — Ох, не удержался Сёма. — Так что если уже выскочила из вас любимая ваша «родовая травма» с УЗИ-картинками перед носом и без того ничего не соображающего новоявленного папаши — так бегайте теперь за ним и читайте внятные лекции по тяжёлой эклампсии!
Ельский промолчал. А что он мог сказать начмеду? Но выражение морды лица у него было… как у арабского скакуна перед выездкой.
Панин попросил с пятиминутки средний медицинский персонал и интернов, и врачи были преданы такой жестокой сварке… Пардон, разбору полётов.
— Зайди ко мне! — рявкнул Семён Ильич по окончании утренней врачебной конференции.
Татьяна Георгиевна спустилась в подвал, перекурила и только после этого зашла.
— Чтобы история этой бабы была вылизана, как я не знаю что! — начал он без приветствий и расшаркиваний.
— Хорошо, Семён Ильич.
— И обиженную из себя не строй!
А вот это было совершенно лишнее.
— Вам бы этого хотелось, Семён Ильич?
— Где этот пидорас Миронов?! — пропуская мимо ушей, продолжил Панин. — С дежурства удрал! Это уже ни в какие ворота! Я смену в патологии прижал — говорят, весь день был, ушёл вечером, сказал, будет через пару часов — и пропал! Мобильный не отвечает. Домашний никто не берёт. Всё, моё терпение кончилось. При всём уважении — выкину из заведующих на хер! В простые дежуранты у меня пойдёт! В обсервацию!
— Только не в обсервацию, Семён Ильич…
— Что ты мне Семён Ильич, Семён Ильич… Заладила, как попка! Какой я тебе Семён Ильич?!
Татьяна Георгиевна благоразумно молчала.
— Там нет родовой травмы? Ну… на самом деле, не дай бог?
— Извлечение было без затруднений.
— Что ты мне тут односложно отвечаешь? Я что, тебе враг? Я спрашиваю, чтобы твою жопу прикрыть, если что!
— И часто вы мою жопу прикрывали с родовыми травмами? И со всем остальным? — поинтересовалась Татьяна Георгиевна. И, не удержавшись, добавила: — Семён Ильич.
— Тань, хорош уже! Не часто.
— Ты мне скажи, я заведующая, потому что я твоя любовница?
— Нет. Ты прекрасно знаешь, что нет.
— Да. Я прекрасно знаю. Ты прекрасно знаешь. Святогорский прекрасно знает. Даже гад Ельский — и тот прекрасно знает. Потому что они хотя бы помнят, что заведовать обсервацией я стала раньше, чем тебя начмедом сделали. Пусть ненамного, но раньше. А вот молодые доктора и всяческий разнообразный персонал… Так что ты, Семён Ильич, когда в следующий раз захочешь высказаться в ответ на чьи-либо намёки, сто раз подумай и вспомни, что на пятиминутке я тебе не любовница, а заведующая обсервационным отделением. Сама дура, осталась тут на ночь, идиотка… Хотя если бы на ночь не осталась, то… Этот Наезжин понаковырял бы. Я тебя об одном прошу за этот мой бессмысленный и беспощадный подвиг с этой эклампсией, от которого мне теперь одни неприятности, — Михаила Вениаминовича из моего отделения убери.