Родимая сторонка
Шрифт:
— Будешь стоять здесь между гор веки вечные, землю нашу от ворогов оборонять. За хорошую службу жизнью награжу, за плохую — срублю голову.
Кровяными слезами заплакал Еремей от обмана и горя, но пришлось ему покориться. И стоял он между гор на краю земли пятьдесят годов. Не пропустил мимо ни конного, ни пешего. Поседел весь сам, мохом зеленым оброс и не чаял уж, сердешный, когда его муке конец придет.
— Только раз на зорьке слышит он конский топ и людскую молвь с нашей русской стороны. А как стало светать, увидел — едет человек на коне во весь
Храпит под ним конь, трясет гривой, дальше не идет. Привстал кузнец на стременах и шумит:
— Что там за колода торчит?
На те слова осерчал Еремей:
— Проезжай своей дорогой, пока я тебя палицей не огрел!
Слезает кузнец с коня, идет смело к богатырю.
— Здравствуй, Еремушка. Не зря, видно, люди сказывали, что живой ты. Насилу я дорогу к тебе нашел. Да что сидишь тут сиднем?
— Землю свою стерегу, — отвечает Еремей.
Засмеялся тут кузнец.
— Коли твоя была бы земля, не звали бы тебя Безземельным. Чужую, стало быть, стережешь.
На ту горькую правду обиделся Еремей, схватился в гневе за палицу.
А кузнец ему свое:
— Не я у тебя землю отнял, Еремушка, а Сысой Брюхан. Меня бить не за что.
— Верно, — заплакал Еремей. — Говори уж, коли знаешь, и другую правду: что с моими родителями сталось, с малыми братовьями да сестрами?
— Знаю, — говорит кузнец, — Батюшки твоего на свете давно нет: как попал он тогда от барина к Сысою в маяту, так из нее и не вышел. По чужим людям все скитался, а откупиться от Сысоя не мог, с тем и помер. Матушка твоя после него по миру пошла и тоже умерла давно. Братья да сестры, те на Сысоя работали, а теперь и дети ихние на него же горб гнут.
От великой печали-жалости заплакал Еремей еще горше. А кузнец ему говорит:
— Вставай. Погибает народ в нужде да в неволе. Помогать ему надобно. Затем и пришел к тебе.
— Как же я пойду?! Ноженьки-то мои в землю вросли.
— Вставай, говорят тебе! — рассердился тут кузнец. — Нечего сиднем сидеть да слезы лить. Без тебя одному не справиться мне. Ну-ка, поднатужься!
И сам Еремея за плечи схватил, понужает.
Натужился Еремей, палицей в землю уперся. Дрогнула земля кругом, качнулись горы. Встал он на ноги, сам себе не верит. Благодарит кузнеца:
— Вот спасибо, добрый человек. Как тебя звать-то хоть и какого ты роду будешь?
Отвечает кузнец:
— Роду я тоже крестьянского, твой брат мастеровой, на Сысоя работаю. А зовут меня Степаном Бесприютным, потому как ни угла своего нет, ни хозяйства нет у меня.
Побратались богатыри, стали думать вместе, как народ из нужды вывести.
И говорит тут Еремей:
— Слыхал я мальчишкой от деда своего: есть на свете такие мастера, что семиверстные сапоги сшить могут. Шаг в
— Будь по-твоему! — согласился Степан.
И пошли братья-богатыри по свету искать чудесных мастеров, что семиверстные сапоги шьют.
Исходили все города и села, а не нашли таких мастеров, и, где их сыскать, никто не сказывает. Спасибо, старик один надоумил:
— Не ходите зря и не ищите. Нет на всем свете таких мастеров. Заказ ваш только вольными руками сработать можно, а у мастеров наших руки не свои, товар чужой, и шьют не на себя, а на купца.
Задумались братья-богатыри, припечалились. А старик их научает:
— Не достать вам семиверстные сапоги, пока мастерам воли не дадите. А волю у Сысоя отнимать надо. Идите на Сысоя воевать! Только вместе держитесь, а то поодиночке перебьет он вас, потому как дружину иноземную завел себе для охраны.
Пошли братья-богатыри опять к мужикам да мастеровым помощи просить. Мужики им коней добрых дали да хлеба в дорогу, а мастеровые оружие сделали.
Снарядились братья, поехали Сысоя искать.
Долго ли, коротко ли ехали, услышали впереди конский скок и богатырский посвист.
Едет навстречу им Сысой Брюхан. Бородищей по самые глаза оброс, плечи — саженные, кулачищи — пудовые. Сбруя на коне звенит золотом, на одежде каменья дорогие поигрывают. Спешат за ним дружинники заморские, за деньги купленные.
Как увидел Сысой Еремея, вынимает меч.
— Вот где ты, сермяжник, от службы моей хоронишься!
А увидел Степана с ним рядом, дрогнул и лицом потемнел.
И началась тут на поле сеча страшенная. На десять верст слыхать было, как железо о железо звенит да кони топочут, да люди криком кричат. Не спал никто три дня и три ночи, конца той сечи ожидая.
На четвертый день закружилось в небе воронье, добычу мертвую чуя. Ждут люди в страхе, кто живым с поля выедет.
Под вечер едут оттуда двое. Кони под ними спотыкаются, ровно пьяные. У тех двоих шапки да рубахи железные измяты, изрублены, на черных лицах кровь запеклась.
Как признал народ своих богатырей — Еремея со Степаном, — закричал в радости великой, навстречу им кинулся.
А те говорят:
— Ступай скорее Сысоя хоронить, от него по всей земле вонь пошла…
И стали с тех пор мужики с мастеровыми сами хозяйствовать.
Тогда-то и сработали они богатырям своим семиверстные сапоги.
Обулись те в чудесные сапоги и начали землю свою родную обихаживать да обстраивать, украшать да ухорашивать.
И все у них споро идет: знамо дело, не на купца-богатея — на себя, на народ честной трудятся. Работать работают, а только мечей с себя не снимают, чтобы злой ворог врасплох не застал.
И засияла земля белым светом, пошли по полям железные кони, полетели над ней серебряные птицы, застроилась она новыми городами да селами, народила всем хлебушка, зацвела садами…