Родина (Огни - Разбег - Родной дом)
Шрифт:
С холмистой вырубки, где они с Василием Петровичем работали, хорошо был виден поднимающийся из пепла Кленовск. Ян видел белые корпуса Дома специалистов и Дома стахановцев, а за ними новое здание цвета светлой терракоты — Центральная библиотека; левее опять жилые дома, желтые, как сердцевина ромашки, и вокруг широкой площади, где Дом Советов, в разных местах белеют, желтеют, розовеют кубики двухэтажных жилых домов. Еще во многих местах темнеют провалы руин, — но разве можно сравнить с прошлым годом?
Кроме десятков уже восстановленных домов, всюду светлеют прозрачные вышки строительных лесов, а дальше, в восточной части города, чернеют
Утром большая компания друзей провожала Яна Невидлу в новую боевую жизнь.
— Ну, брат, напиши потом, как и что… — говорил Василий Петрович, неловко похлопывая Яна по стройной, худой спине, — пиши, не забывай нас, мы тебя худому не учили.
— Навеки помню! — повторял Ян Невидла, отвечая на прощальные улыбки и объятия. — Братство забыть не можно!..
На заводе наступила особенно горячая пора. На станции разгружались длиннейшие товарные поезда с трофеями. Провожаемые воинственными ватагами ребятишек, тягачи с грохотом тащили к заводу пробитые советской артиллерией немецкие танки, пушки, танкетки, автомашины.
Заслышав знакомый грохот, Петр Тимофеевич Сотников, как председатель заводской комиссии по приемке и распределению трофейного имущества, немедленно выходил навстречу. Высокий, важный, в кузнечном кожаном фартуке, Сотников повелительно махал рукой водителю трофейной колонны:
— Сюда, к мартенам!
Сталевар Косяков, невзирая на одышку, оставшуюся после ранений, выбегал на заводской двор.
— Та-ак! Поработала опять наша артиллерия! — кричал он еще не отдышавшимся голосом. — Вот он, наш советский бог войны! Как он отделал этого «тигра»… в дыру бык пролезет! А этого «фердинанда» как здорово покорежило! Кр-ра-сота-а!
Тетя Настя, третий член заводской комиссии по трофеям, добавляла:
— Эти «фердинанды» и «тигры» у меня на строгом партизанском учете были. Бывало, еще издали по рыку их поганому узнаешь, какое чудовище к фронту лезет. Мы для них дорожку на совесть минировали: как старые кадушки, раскалывались!
— Ну, Чувилев, — сказал однажды при встрече Косяков, — мы, сталевары, в недолгий срок завалим вас металлом! Только вы, мастера зеленые, не опозорьтесь!
— А у нас пока никто не опозорился, — возразил Чувилев и добавил важно: — Все оказались на высоте!
— Попробуй-ка кто с этой высоты плюхнуться в грязь — я того лодыря и болвана со свету сживу! — громко погрозила Лиза, выразительно посматривая на соседний участок, где работала бригада Виталия Банникова.
— Ух… эта Лизавета! — опасливо бормотал великовозрастный Павша, боясь встретиться глазами с пронзительным взглядом Тюменевой. — Как она в новую квартиру переехала, так еще злее в работе стала!
— Как назло, она наша соседка, дверь против двери живем, — усмехнулся Виталий. — Мне от нее и дома не спрятаться в случае чего.
— Слава богу, я совсем на другом конце города живу! — шепотком, говорил Павша. — И откуда у нее раж такой… просто даже удивительно!
— От убеждения, — серьезно ответил Виталий. — Болтай поменьше, Павел, следи за рукой. Мама, а ты зачем так сильно локтем двигаешь? Энергию нельзя так нерасчетливо растрачивать.
— Верно, Виталик, верно… — покорно соглашалась Банникова.
За последние недели она заметно успокоилась, чуть пополнела и
Прежде, когда Чувилев приходил в их землянку на Садовой улице, колол дрова и вообще помогал по хозяйству, Банникова всегда искренне благодарила этого широкоплечего, немного неловкого юношу. Но чтобы он стал руководить ею, матерью семейства, — «такая зелень, подумайте!» — с этим Ираида Матвеевна никак не могла примириться. Сменный мастер, словно угадывая настроения Ираиды Матвеевны, не подходил к ней, а разговаривал всегда с Виталием. Скоро поняв, что сменный мастер по мелочам не вмешивается в работу бригады, предоставляя эту заботу бригадиру, Ираида Матвеевна немного успокоилась: значит, ближайшим ее руководителем остается ее сын. Когда бригада Виталия Банникова впервые перевыполнила план, Чувилев подошел к Виталию, крепко пожал ему руку, потом поздравил и всех остальных. Ираиде Матвеевне он сказал отдельно, ласково улыбаясь темносерыми глазами:
— А за вас, Ираида Матвеевна, я вдвойне рад! Как мать, вы отлично понимаете, о чем я говорю!..
«А ведь умен, чертенок!» — подумала Банникова.
Конечно, она понимала, к чему он клонит: она уже могла гордиться своим сыном, да и Виталию за мать свою уже не стыдно было перед людьми. Этот зеленый сменный мастер своим поздравлением напоминал ей и о том, что она уже не та одичавшая от тоски Банникова, которая жила в землянке. Летом сорок четвертого года Ираида Матвеевна, торопливо шагая к заводу, с волнением думала, как-то сегодня пойдет работа, «не сдрейфит ли» кто-нибудь, о чем иногда беспокоился вслух Виталий. Ей нравилось также, что Виталий, заботливый и серьезный, выглядит совсем взрослым. Она привыкла ревниво следить за работой «великовозрастного» Павши и другого члена бригады, тоже школьного приятеля Виталия, бледного юноши Ванечки Рыбасова. Павша был добродушен и леноват, а у Ванечки быстро менялись настроения, и каждого из них по-своему Ираиде Матвеевне приходилось иногда подтягивать. Слова «честь бригады» Банникова уже научилась подкреплять находчивыми замечаниями и насмешками, которые и Павшу и Ванечку очень задевали, и оба в таких случаях торопились наверстать потерянное.
Теперь Банникова понимала характер Лизы Тюменевой и даже подружилась с ней. А однажды Лиза ее растрогала до слез, сказав как бы мимоходом:
— Зайдите, Ираида Матвеевна, в завком: там для вашего Виталия ордер на костюм приготовлен.
В начале августа Чувилев вызвал к себе Виталия и, хитро прищуривая глаз, спросил:
— Желаешь жить в сорок пятом году?
Год назад Виталий не понял бы этого вопроса, а сейчас навострил уши.
— А что? Разве уже недалеко осталось?
— Все зависит только от тебя. Вот у меня здесь подсчитано: если ты за август — сентябрь — октябрь еще усилишь работу, продукция твоей бригады в ноябре шагнет к первому января сорок пятого года.