Родной ребенок. Такие разные братья
Шрифт:
— А мы с тобой пока наслаждаемся жизнью, — тихо, с виноватыми нотками в голосе произнесла Деваки.
— Что ж, всему свое время! — спокойно ответил на ее слова Ананд. — Счастье, милая, не бывает продолжительным, но об этом не стоит говорить. Зачем добавлять в бочку меда ложку дегтя? — с этими словами он взял жену за руку и они направились к утопающему в зелени белому зданию отеля.
— Во всей Индии так, Деваки, — сказал Ананд, чтобы закрыть «социальную тему», — труд, так труд, радость, так радость. Века смирения, тысячелетняя покорность судьбе, вера в бога создали в народе спокойное отношение
— В этом случае человек всегда ближе к Богу! — сказала Деваки.
— Разумеется, ведь во всех религиях мира порицается уныние, отчаяние, зависть, гордыня. Все это отдаляет от Бога, неугодно ни природе, ни жизни… Хотя рассуждать легко, а практически порой трудно справляться с собой, — добавил он.
Швейцар отеля в ливрее открыл перед прекрасной парой широкие стеклянные двери. Ананд дал ему на чай. Тот поклонился, поглаживая себя по густой бороде.
Рано утром следующего дня Ананд и Деваки покинули Симлу. Легкая «тойота» с открытым верхом несла их в город красоты — Сринагар…
Император Акбар был маленьким толстяком, но имя свое, в переводе с арабского означающее «великий», стремился оправдать каждым поступком. Он построил пятиэтажный дворец Пандж-Махал для своих многочисленных жен, которые рожали ему одних девочек. Печалило Великого Могола, что не было у него сыновей. Но однажды у двух деревень Фатехпур и Сикри, недалеко от Дели, поведал он об этой печали мулле Салиму. Он сотворил великую многочасовую молитву. Аллах услышал его; красавица Джодх Бан, индусская жена Акбара, понесла, и у императора родился сын. Назвал он его в честь шейха-провидца Салимом. Он согнал тысячи рабов, дабы построили они ему новую столицу в том месте, откуда дошла до Господа страстная молитва. Через несколько лет возникло чудо: дворцы из розово-красного песчаника, кружевная резьба, стройные колонны, арки, купола. В новой столице Фатехпур-Сикри император прожил около десяти лет.
Завоевав Кашмир, Великие Моголы высоко оценили Кашмирскую долину, раскинувшуюся между хребтом Пир-Панджал и Главным Гималайским хребтом. Река Джелам, когда-то вытекавшая из огромного озера, настолько углубила свое русло, что вода из озера вышла, в результате чего в русле этой реки образовалась Кашмирская долина. Остались только три прекрасных озера: Вулар, Анчар и Дал. На берегах этих озер навабы разбили сады, которые и ныне, спустя более чем три века, поражают своим великолепием.
Первый из них заложил император Акбар на западном берегу. Он называется Насим-Багх — Сад утренней свежести.
На восточном берегу, у подножия горы, по указу императора Джахангира в семнадцатом веке был разбит красивейший сад, поднимающийся рт воды в гору террасами, с фонтанами, мраморными павильонами, с поэтическим названием Шалимар-Багх — Сад любви.
Одни только эти названия говорят о красоте, роскоши и необыкновенном чувстве гармонии их создателей.
Столь же прекрасен и расположенный ближе к Сринагару сад Нишат-Багх — Сад удовольствия.
У каскада фонтанов, на лужайке рядом с белокаменной
— Я получил величайшее отдохновение и удовольствие в этом Саду удовольствий, — сказал Викас.
— Да, Великие Моголы обладали тончайшим вкусом, — заметила Ешода.
— Возможно, — сказал Викас, закуривая сигарету, — но, мне кажется, от них исходили только стратегические планы, — он закинул ногу за ногу и продолжил — а строили великие умельцы: архитекторы, строители, каменотесы, садовники… словом, народ.
— Так было, есть и будет, — резюмировала Ешода.
— Вот какая у меня умная жена, просто кладезь знаний! — пошутил Викас и рассмеялся так громко, что прохожие оглянулись на них.
Заметив, что жена была уже готова одернуть его, как школьника, он успокоил ее:
— Ничего, я у себя дома! Ешода, едем домой, я хочу есть.
— А что тебе приготовить? Твой любимые кюфты?
— Нет. На этот раз мне хотелось бы куриного плова «Между двух огней».
— Хорошо, милый, но предупреждаю: это блюдо готовится не за пять минут.
— Ну что ж, я пока отдохну и почитаю немного.
Они встали и пешком направились к своему дому. По дороге Викас напевал полюбившуюся ему песню времен войны.
Завтра в аэропорту у меня немного работы. Полет пока отменяется, — сообщил он жене, — поэтому можно будет и выпить.
Викас ускорил шаг. Ешода едва поспевала за ним, но не перечила мужу, зная его характер.
«Покорность — неплохая черта у женщины», — думал он, шагая уверенной походкой.
— А к нам никто не придет сегодня? — спросил он, прервав свой излюбленный напев.
— Возможно, приедут отец и мать, — тихо ответила Ешода.
— Тем более! Обед нужен основательный!
Немолодой слуга с козьей бородкой, сильно смахивающий на Хо Ши Мина, церемонно поливал на руки Викаса воду.
— Я, хозяин, приготовил божественный пан, бетель! — сказал слуга, сощурив глаза так, что они исчезли с его лица, а на их месте остались только две дополнительные морщины. — Я знаю, вы небольшой любитель этого освежающего, в какой-то мере, наркотика, но вдруг гости… И я подумал, что…
— Очень хорошо, что ты такой предусмотрительный. Спасибо, — ответил Викас. — И если у тебя больше нет дел, можешь идти домой. Или оставайся у нас, выпей…
— Что вы, господин, мне выпить? Да я отродясь кроме соков и воды ничего не пил.
— А молоко? — усмехнувшись, спросил Викас.
— Да, молоко пил, козье, в детстве.
— Козье молоко надо пить и сейчас, в твоем возрасте. Махатма Ганди питался в основном козьим молоком.
— Куда мне до Великого и божественного гуру! Я пожевал бы бетеля.
— Так в чем вопрос? Где он? Пойдем!
Они вошли в столовую. На столе, покрытом белоснежной скатертью, в фарфоровом кувшине благоухали розы. На низкой табуреточке блестел начищенный пандан — серебряная коробочка для листьев бетеля и компонентов для приготовления пана: мелких колотых орешков арековой пальмы, табака, кардамона с гвоздикой и белой липкой извести. Для сплевывания бетелевой жвачки были приготовлены чеканные тхукданы — серебряные и медные плевательницы в форме больших чаш.