Родные гнёзда
Шрифт:
— Собирайте завтракать, станичники! Марковский кобель в гости пошёл.
— Да, этот брат не ошибётся! Минута в минуту попадает, сукин сын…
Тайна Джерри открылась нам только через год совершенно случайно. До этого мы могли только установить, что он быстрой иноходью враскачку отправлялся на трамвайную станцию и влезал на площадку первого отходящего вагона. Кондуктора его, по-видимому, хорошо знали, так как не только не сгоняли,
Год спустя после того, как он у нас поселился, жене случилось по делам быть в одном из предместий Александрии, отстоящем от нас на три трамвайных остановки. Неожиданно она увидела Джерри, который её не заметил, с деловым видом рысившего посередине улицы. Зная, что это был час его таинственной отлучки, она пошла за псом.
Джерри подбежал к одиноко стоящей даче и вошёл в калитку, за которой семейство англичан радостно приветствовало его криками: «Рипп пришёл! Рипп пришёл! Здравствуй, Рипп!» Джерри ласково со всеми поздоровался и нежно облизал морду их собаке, по-видимому, старой и близкой его знакомой.
Жена подошла и рассказала англичанам о том, что Джерри-Рипп живет у неё уже год и не хочет никуда уходить. Хозяйка дачи, со своей стороны, сообщила, что пёс принадлежал их другу, уехавшему в Англию и поручившему им собаку. Рипп остаться у них почему-то не захотел, и в день отъезда хозяина ушёл неизвестно куда, хотя с тех пор наносит им ежедневные и очень аккуратные визиты. С общего согласия было решено, что Рипп-Джерри, избравший для себя наш дом, пусть в нём и остаётся жить — ему виднее; в гости же пусть по-прежнему ходит к англичанам.
Скоро мы узнали, что эти визиты, которые пёс, по-видимому, считал своей обязанностью перед прежними хозяевами, не лишены для него весьма серьёзной опасности. За ним издавна, хотя и безуспешно, охотились муниципальные ловцы бродячих собак, которые не признавали самостоятельных собачьих прогулок по городу. Много раз они пытались окружить Джерри и посадить его в роковой ящик на колёсах, но умная и опытная собака, видя издали своих врагов, всякий раз от них удирала, с благосклонной помощью прохожих и к шумному их удовольствию, так как большинство восточных людей любит животных.
Охота эта, однако, очень волновала Джерри, который, удрав от преследователей, всякий раз с возмущением пытался нам рассказать о происшествии. Он при этом лаял, подвывал, метался по комнате и вёл своё повествование не только голосом и глазами, но и всеми четырьмя лапами, хвостом и даже туловищем.
Рассказ
Относясь с дружеской лаской ко мне и детям, Джерри любил жену преданно и самозабвенно, как может любить только собака. Он понимал её с полуслова и слушался каждого её жеста. Стоило хозяйке немного прихворнуть, как Джерри совершенно терял голову, бросал все свои занятия и обязанности, ничего не ел и по целым дням сидел около её кровати, положив голову на подушку и не сводя с больной глаз, полных беспокойства и нежности. Зато когда она вставала, буря восторга наполняла наш дом: пёс радостно лаял басом, морщил верхнюю губу в улыбке радости, лез ко всем со слюнявыми поцелуями и валил ребят на пол, кладя с размаху им на плечи свои лапы.
Пришёл он к нам взрослым пяти-шести лет и прожил в доме ещё двенадцать лет, переезжая с квартиры на квартиру и честно исполняя все принятые на себя обязанности. Он был не только другом семьи и всех наших животных, без различия пород и происхождения, но и надёжным их защитником от чужих котов и собак. С котом Кшисем, которого он заботливо воспитал и вырастил, они ели из одной тарелки, их связывала прочная дружба. Тёплый и пушистый, как муфта, Кшись зимой грел друга, почти не имевшего шерсти, с которым он спал, нежно обнявшись.
Дожив до глубокой старости у нас, Джерри умер от паралича, обычного конца старых псов. Сначала у него отнялись задние ноги, и он несколько дней лежал в своем углу, грустно глядя перед собой. Затем недуг захватил и другие органы, и он ослеп. Однажды на заре мы все были разбужены почти человеческим стоном: это был момент, когда его верное и честное сердце перестало биться. Мы ещё успели собраться вокруг его холодеющего тела, и он умер положа голову на руки своей плачущей хозяйки.
Похоронил я его на пустыре, куда отнёс исхудавшее, ставшее совсем маленьким, тело бедного старого «щеночка». Впоследствии, когда я проходил мимо этого места, оставшегося незастроенным, всегда чувствовал, как у меня тоскливо сжимается сердце…