Родовая книга (Звенящие кедры России - 6)
Шрифт:
– Володя, если искренне всё говорить, то у нас с тобой не получается разговора, как у отца с сыном. Мы разные. Понятия, информация, знания у нас разные. Я не чувствую тебя своим сыном. Я даже боюсь к тебе прикоснуться. В нашем мире своего ребёнка можно и приласкать просто так, и даже наказать, побить можно за провинность. А я и помыслить такого по отношению к тебе не могу. Между нами барьер непреодолимый.
Я замолчал. Сижу, молчу, не знаю, что и как говорить дальше. Сижу и смотрю на задумавшегося своего маленького, со странноватым мышлением, сына.
Повернув ко мне свою кудрявую
– Между мной и тобой, папа, какой-то барьер? Тебе тяжело воспринимать меня своим сыном родным? Ты долго бываешь там, в другом мире, где всё немножко не так, как здесь. Я знаю, папа, там бьют иногда родители своих детей... Там всё немножко по-другому. Я подумал, папа... я сейчас...
Он быстро встал, побежал, затем вернулся, неся в руках ветку с сухими иголками, и протянул её мне:
– Возьми, папа, эту веточку и побей меня ею. Как бьют детей своих родители в том, другом мире, в котором ты так долго бываешь.
– Побить? Тебя? Зачем? Это ты что же ещё выдумал?
– Я знаю, папа, там, в том мире, где тебе приходится так долго бывать, бьют родители только родных своих детей. Я твой сын родной, папа. Ты побей меня, чтобы почувствовать себя папой моим родным. Может, так тебе легче будет почувствовать. Только по этой ручке не бей и по ножке этой, не чувствует эта ручка боли и ножка не почувствует, они онемевшие ещё немножко. А всё остальное на теле почувствует боль. Только я заплакать, наверное, не смогу, как дети плачут. Я ещё ни разу не плакал.
– Бред! Полный бред! Никто и никогда, даже в том, как ты говоришь, мире не бьёт детей просто так. Ну наказывают иногда, отшлёпают слегка. Но это только в том случае, когда не слушают дети родителей своих, делают не то, что нужно.
– Да, конечно, папа. Когда родители считают, что дети неправильно поступили.
– Вот именно.
– Так ты, папа, и посчитай какой-нибудь мой поступок неправильным.
– Что значит, посчитай? Когда поступок неправильный, всем ясно, что он неправильный, а не то, что захотелось посчитать неправильным и посчитал. Всем должна быть понятна неправильность.
– И детям, которых бьют?
– И детям. Их потому и бьют, чтобы поняли свою неправоту.
– А до побоев они её не могут понять?
– Не могут, значит.
– Им объясняют, а они не могут?
– Не могут, в том их и вина.
– А у того вины нет, кто объяснял непонятно?
– А у того, получается, нет, он... Да ты совсем запутал меня своим непониманием!
– Вот и хорошо, раз я не понимаю, так и побей меня. И не будет барьера между нами.
– Да как ты не можешь понять: наказание может следовать тогда, например... Ну например... Тебе мама строго говорит: "Володя, этого делать не надо". А ты, несмотря на запрет, раз - и делаешь запрещённое. Понял теперь?
– Понял.
– Ты хоть раз делал то, что мама запрещает?
– Да, делал. Два раза делал. И ещё буду делать, сколько бы мне мама Анастасия не запрещала это делать.
Разговор с сыном продолжал складываться не так, как мной планировалось заранее. Никак не удавалось представить современное цивилизованное
– Не все родители и в нашем мире побоями наказывают своих детей. Многие, наоборот, ищут правильную систему воспитания. И я искал, но не нашёл. Когда приходил к вам в тайгу, ты ещё совсем маленький был. Мне всегда хотелось обнять тебя, потискать. Но Анастасия говорила: "Нельзя даже ласками мысль ребёнка прерывать. Мыслительный процесс ребёнка - это очень важный процесс. И я только смотрел на тебя, а ты всё время чем-то занят был. И сейчас вот непонятно, как с тобой говорить.
– А сейчас, папа, ты уже не хочешь обнять меня?
– Хочу, но не могу, всё в голове перемешалось с этими системами воспитания.
– Тогда можно я это сделаю, обниму тебя папа? Ведь наши мысли сейчас одинаковы.
– Ты? Ты тоже хочешь меня обнять?
– Да, папа!
Он сделал шаг в мою сторону. Я опустился на колени и вообще как-то осел на землю. Одной рукой он крепко обхватил меня за шею и прильнул головкой к моему плечу. Я услышал биение его сердца. А моё забилось сначала часто и с перебоями. Немножко труднее стало дышать. Наверное, через секунды или минуту бившееся с перебоями сердце вдруг начало выравнивать свой ритм, словно подстраиваясь к биению другого сердца. Очень легко стало дышать. Наступило такое состояние... Хотелось сказать или крикнуть: "Как здорово всё вокруг! Как прекрасна жизнь человека! Спасибо тому, кто придумал этот мир!". И ещё много чего хорошего хотелось сказать. Да слова только внутри складывались. Я погладил сына по волосам и спросил почему-то шёпотом:
– Ну что, скажи, сынок. Что ты такое запрещённое мамой натворить мог? И ещё повторять собираешься?
– Когда увидел однажды маму Анастасию...
– ответил Володя тоже сначала шёпотом, не поднимая своей головки с моего плеча, - когда увиден...
– Он отстранился от меня, сел на землю и погладил ручкой траву.
– Травки всегда зелёные, когда им хорошо.
Он некоторое время молчал. Потом поднял головку и продолжил.
Я спасу свою маму
– Однажды мамы долго не было. Я подумал: "Где она?" - и решил, что мама на соседней полянке, которая рядом с нашей, похожа на нашу, но на ней не так хорошо. Я пошёл на соседнюю полянку. Там я увидел маму. Она лежала, не двигаясь, и белая вся была. И вокруг лежавшей без движения мамы трава была белая.
Я сначала стоял и думал: "Почему такое происходит, не должно быть совсем белым лицо мамино и трава вокруг". Потом решил потрогать маму, она глаза с трудом открыла, но не пошевелилась. Тогда я за ручку её взял и тащить из белого круга начал. Она своей второй ручкой помогала, и перетащились мы из белого круга.
Мама, когда прежней стала, мне сказала, чтобы я никогда её не трогал, если ещё такое случится. Она сама справится, а я не справлюсь. После того, как я побывал в белом круге и маму тащил, у меня ручка и ножка онемели и долго отходят. Мама быстро прежней становится, а мои ручка и ножка долго отходят.