Родовая отметина
Шрифт:
– Перебирайся к Хроне, си дом мой таперя.
И демонстративно ухмыльнулся. Денис не стал пререкаться, молча собрал вещи, остатки оружия и, не глядя ни на кого, покинул жилище. Хроня – это старик, который дальше порога уже не отходил и ждал смерти… За ним приглядывали две внучки юношеского возраста.
Дениса встретили молча, по привычке поклонились и указали на топчан, что располагался возле входа. Парень чувствовал себя настолько разбитым, болезненным и уставшим, что, кинув в угол вещи, упал плашмя на кучу тряпья и тут же забылся…
Утро начиналось безветренно, ясно и морозно. На востоке тревожно алел восход. Стая неизвестных
Новый вождь снарядил группу людей на охоту, а сам, взявши объёмный мешок с подарками и лестенями, прихватив Рысака и двоих помощников, отправился к Орлу. Делегацию провожали всем племенем – отсутствовали только Денис и несколько преданных ему парней. Веня-жрец по такому случаю отслужил обряд “благополучия”, для чего возле Косули на жертвеннике спалили тетерева, подстреленного случайно из лука неким мальчиком. Пеплом вымазали лапти Хвата, а остаток золы закопали в землю. Веня трижды обошёл с горящей головешкой вокруг святого места, постоял на коленях и попросил богов смилостивиться. Народ тоже опускался ниц и подвывал жрецу…
После обеда, когда ещё и охотники не вернулись, появился Хват с помощниками. Лицо его светилось удовлетворением, а голова величественно тянулась вверх.
Весть о его возвращении быстро разлетелась по стойбищу, и народ стал собираться. Хват же направился к жрецу Вене. Тот встретил нового вождя в постели: чувствовал себя болезненно, кашлял, сморкался… Делец поморщился:
– Болеть не час! Мне надобна помочь: людей придерживать, власть множить, каменья копить.
– Что там? – приподнялся на локте Веня, пропуская мимо ушей его слова. – Как Орёл?
– Принял даренья и деньгу. Зело светился. Ударили по рукам, одначе ще говорити надобно: землю делити, речку городити, лес метить…
– Как? – кряхтя, совсем сел Веня. – Лес метить?…
Хват развёл руками:
– Сила у них. Одначе мы лестени изыщем, “Волков” на подмогу кликнем!
– Боги зобиделись… – устало упал на постель Веня. – Лестени, “Волки” не пособят…
– И я грю – хворати неколи! – сердито выговорил Хват и вышел из жилища.
На улице его встретил волнующийся народ. Хват коротко рассказал о своём походе к Орлу, вызвав неоднозначный отклик: большинство встревожилось ещё больше, некоторые призывали к мести, а женщины опять голосили…
А на следующий день пришли гонцы от Орла! Они принесли то, что ещё не знали как назвать. “Охотские” требовали новых “дареньев”: солидное количество лестеней, шкуры, посуду, и… работников!
Хват растерялся…
Однако кое-как собрали эту своеобразную дань и отнесли. С работниками вышла заминка: никто не хотел идти трудиться в чужое, воинственное племя.
Люди уже были в панике. Они чувствовали, надвигается угроза, которую ещё не испытывали. До сих пор жили сносно. С соседними племенами споры разрешали без особых, тем более кровавых, трений. Бывали моры и у людей, и у зверей. Иногда рыба уходила. Были времена, когда налетали ураганные ветры, ломали деревья, разрушали крыши, хижины. Случались пожары… Но чтобы человек понукал человека, чтобы били друг друга, обирали, понуждали силой работать! Такого не помнили даже самые старые люди.
Ночь прошла в тревоге… Чаще и громче обычного выли волки, кружась вокруг стойбища. Иногда слышался рёв, мычание и топот копыт. С надрывами шумела река…
С утра собирались устроить обряд “задобры” богов. Для чего, несмотря на скудную охоту, для жертвоприношения выделили кабанчика. Однако ещё небо только серело
Хромой Зяблик-сторож, неизменный охранник ворот, вылез из кучки сена, где прикорнул к утру, подскочил зайцем и заглянул в щель… С минуту он не мог прийти в себя – за воротами стояла “тьма” вооружённых людей! Впереди выделялся высокий человек с большим ножом за поясом. Он, широко расставив ноги, гордо держал голову, обрамлённую пышной меховой шапкой, и самоуверенно посматривал на ворота. Зяблик пришёл в себя и скоро заковылял к хижине Хвата. Ему навстречу уже бежали мужики из ближайших жилищ…
Когда во главе с Хватом люди вышли за ворота, то услышали такое, что воспринималось с трудом, но выглядело уже естественным продолжением угроз и бед, разом навалившихся на племя.
Орёл вещал грозно, обращаясь прежде всего к Хвату:
– Пошто людей не прислал? Уговор порушил, суслик воняшный! Таперя хужей буде… – понизил он голос и кивнул своим.
Из строя отделились с десяток воинов и побежали к “косулям”. Они грубо стали вытаскивать из толпы мужиков покрепче и помоложе и толкать их в сторону, собирая в отдельную кучку. Непривыкшие к такому обращению люди растерялись и подчинились силе, как перепуганные овцы.
Хват менялся в лице, пугливо оглядывался и мучительно соображал, что делать. Задние ряды возопили:
– Чё маешься, вождь! За топоры и копья братися, коли так обертается!
Но Хват решил другое. Он поднял руку кверху, требуя тишины, и прокричал Орлу:
– Гри, скоки лестеней дати за мир наш!
– У вас их многоти? – ухмыльнулся Орёл.
– Тьма… – воровато оглянулся Хват.
Орёл не поворачиваясь махнул рукой в сторону своих воинов. Ещё отделилось с десяток. Они проворно подскочили к Хвату.
– Они за лестенями… Ступай! – скомандовал Орёл.
И тут взметнулся крик, сначала одинокий, а потом подхваченный многими:
– Мы што – овцы! Нас в грязюку? Бити их!
Сам Хват не ожидал такой инициативы людей и тревожно замер в окружении “охотских”. Толпа расступилась и из неё нарастающим потоком стали выбегать вооружённые “косули”. За их спинами маячил Веня-жрец…
Первыми пострадали всё же “косули”. Те, кто был с копьями, кинулись было на окруживших Хвата “охотцев”, но были атакованы с тыла. Причём жёстко и бескомпромиссно – один упал, пронзённый копьём, другой – от удара в шею топориком на длинном древке.
Пролилась первая кровь…
Далее, под вопли и плач женщин, которые прижались к частоколу, началась бойня!
Очень скоро выяснилось, что охотские более искусны в драке, их больше числом, они лучше вооружены и умело управляются Орлом. Вождь же косуль валялся в стороне с окровавленной головой и было неясно, жив ли он. Веня, оставаясь у ворот, пытался руководить, но его не слышали: каждый бился, как мог…
Солнце только показалось из-за дальнего леса, красное, в холодном мареве, когда всё было кончено. На поле боя валялись несколько десятков убитых. В стороне раненые “охотские” зализывали побои, а уцелевшие – пинками и ударами собирали дееспособных “косуль” в кучу. Были здесь мужики, подросшие дети и женщины-молодайки. Их намеревались гнать на работы в стойбище “охотских”. Стоял крик, плач, причитания. Веня-жрец, привязанный к старому клёну, что рос у дороги, готовился к смерти: Орёл распорядился сжечь его! Готовились спалить и стойбище, для чего нашли сено и раскладывали его вокруг частокола. Два рослых “охотца”, сидя, уже высекали огонь.