Родовое влечение
Шрифт:
– Любит? Господи, да не будь ты такой клушей, оставь свои шекспировские страсти. Он просто хочет затащить тебя в постель.
– Англичанин? Мои соболезнования.
– Что общего между холодным пивом и куннилингом? В Англии у тебя не будет ни того ни другого.
По мнению подруг Мэдди, путешествие за границу следует предпринимать только с одной целью: отовариться в магазине «duty free».
– Если ты все же намерена ехать, даже несмотря на то что он слишком стар для тебя, то, ради всего святого, захвати с собой еды.
– Нет, меня не удивило, что ты запала на этого англичанишку. Потрясло меня другое – то, что ты открыто, во всеуслышание признаешь это. Твою мать, Мэдди, почему?
Почему? Год спустя тот же самый вопрос ей задаст
Мэдди оглядела внимательные загорелые лица подруг и поежилась.
– Отвечу так: он расцвечивает яркими красками мои нудные сны.
Алекс, толкавший перед собой трехколесную тележку с багажом, ничего не сказал про самолетные носки. Точно так же, как впоследствии он никогда не заговаривал о ее росте. Мэдди часто спрашивала себя, а не влюбилась ли она в него потому, что он был единственным из всех ее мужчин, на кого не надо было смотреть сверху вниз. В буквальном смысле. С Алексом они были одного роста. Что касается других, то в первую очередь она узнавала об их перхоти, накладках из искусственных волос и «займах», а уже потом обо всем остальном. Поэтому, найдя партнера, гармонировавшего с ней в вертикальной плоскости, Мэдди планировала как можно чаще оказываться с ним в горизонтальной.
– Ты с ума сошел! Разве можно, Алекс, а вдруг нас увидят?
– Там пусто. Заходи. Я больше не могу ждать.
– Ты же англичанин. Считается, что вы никогда не поступаете импульсивно! Потому что это противоречит вашему национальному характеру.
– Заходи.
– Я еще не приняла душ с дороги.
– Заходи!
Мэдди обнаружила, что ей нужно вспомнить его тело. Их поцелуи попадали мимо цели, носы цеплялись друг за друга, зубы то и дело с лязгом сталкивались. Пальцы ковырялись с пуговицами, неловко шарили в поисках язычка молнии, никак не могли справиться с воротничками и манжетами. Ее голова застряла в вырезе платья, и ей пришлось сплясать румбу, чтобы Алекс вызволил ее из одежды. Его трусы скользнули по бледным икрам и распластались на спущенных штанах. «Ш-ш-ш, – постоянно повторяла Мэдди и время от времени добавляла: – Опять мимо!»
Значок «Занято» алел на дверце тесной кабинки в туалете на цокольном этаже четвертого терминала аэропорта Хитроу более часа. Алекс назвал ее «закрытым клубом стоящих на одной ноге».
– Не могу поверить, что ты, любимая, так быстро смогла разобраться с делами и приехать сюда. – Мэдди, вслушивавшаяся в каждое слово Алекса, подумала, что его голос, густой, как варенье из инжира, глубокий, как шоколадный мусс, нужно застраховать у Ллойда.
«О да, – усмехнулась она про себя. – Как будто у меня был выбор!» Каждая клеточка, каждый волосок на ее теле вопил: «Хочу быть с ним!»
– Страсть, – с холодной игривостью ответила она. – Возбудив во мне страсть, ты сэкономил силы на уговорах, а?
Она выглянула в окно машины – классического «сааба» шестидесятых годов, модель «Лотус Элан». Слева
– Отели очень напоминают пудинги.
– Да, – Алекс улыбнулся. – Большие, массивные школьные пудинги.
– Именно они тебя и подвели! – Она игриво шлепнула его по объемистому животу, обтянутому клетчатой рубашкой. – У меня для тебя новости, дружище. Физические упражнения – это не тот вид деятельности, который не требует усилий.
Ее слова вызвали у него смех. Она дерзит. Мэдди знала, что ему нравится в ней. Эта девчонка не рассусоливает.
– Мы будем работать над этим, приятель. Либо ежедневные тренировки, либо тебе гарантирован сердечный приступ, а мне – возможность подыскать себе мужа, потому что я еще молода. Ясно?
Алекс проскочил на красный и повернул направо, заехав при этом на тротуар. Уголки его губ подрагивали в такт мигалке. Мэдди так и не поняла, что это означало.
Прищурившись, Мэдди смотрела на дома в георгианском стиле. Они стояли шеренгой, по стойке «смирно», смыкаясь побеленными боками. Она знала, что такое Айлингтон. В «Монополии» он голубой, очень дешевый и никому не нужный.
– Я думала, что ты живешь на Мейда-Вейл.
– Я снял для нас кое-что новенькое. Моя старая квартира очень мрачная и обшарпанная. И мне захотелось пожить в квартире, похожей на тебя – свежей и полной света. – Алекс наклонился и поцеловал ее в губы. – Все, что я могу предложить тебе, любимая, – это сладострастные встречи в ватерклозетах мира, место в очереди за пособием по безработице на одной из убогих улиц консервативной Британии и безымянную могилу на Женском кладбище, находящемся на попечении феминистского совета.
– Вот как? Кладбище, где похоронены женщины, отказавшиеся лежать рядом с мужчинами, под которыми они лежали при жизни и которых всем сердцем ненавидели? Мне это по душе. – Она поцеловала его в ответ, просунув язык ему в рот почти до глотки. – Согласна.
– Чертовски холодно. – Мэдди сдернула с кровати одеяло и завернулась в него, пытаясь защититься от сквозняка. – Зато нам не надо выходить, чтобы подышать свежим воздухом.
Алекс обнял ее, его теплое дыхание коснулось шеи.
– Эту хитрость я придумал специально, чтобы удержать тебя в кровати.
В течение первых нескольких дней знакомство Мэдди с Лондоном ограничивалось цветочным ландшафтом на простыне. Освободившись от внешнего мира, они устремились в другое измерение: Измерение влюбленных, где правят сплетенные тела и соединенные сердца. Они доцеловались до такой степени, что у них саднили губы. «Каторга для губ», – назвала их поцелуи Мэдди. Телефонные звонки оставались без ответа, кровать не застилалась. Газеты даже не открывались, ни одна строчка не была прочитана. Они жадно набрасывались друг на друга, утоляя голод, исследуя тела и запоминая каждую впадинку, каждую родинку, каждое пятнышко. Они бодрствовали по ночам и отсыпались днем. Они руками ели прямо из кастрюльки, а потом дочиста вылизывали друг другу губы. Они пребывали в Измерении влюбленных, где можно сочинять стишки друг про друга и распевать их на мотив кантат Баха. Они без малейшего замешательства пользовались такими понятиями, как «страсть», «томление» и «сладостное опустошение». Он называл ее Занудой, Ягненком, Лизухой, Шалуньей, «его ка-ра-сивой малышкой». Она называла его Скрягой, Разгоряченным Стариканом, Ганнибалом (Каннибалом) или Горацием в память о синеязыкой ящерице, которая была у нее в детстве. Они переместились в Измерение влюбленных, где в четыре утра принимают пенную ванну, а потом занимаются любовью во всех комнатах по очереди, опробывают все позы и не замечают холода и боли от сместившихся позвоночных дисков.