Рок. Короткий роман
Шрифт:
8. Бессмысленные
Девушки, от которых ни ласки не дождешься, ни задушевного разговора. Обычно не являются единомышленниками. После нескольких приглашений в компанию выясняется, что девушка бессмысленная,о чем сообщается всем знакомым, во избежание последующего негативного опыта.
Как стать:
1. На любую «мужскую» тему разговора в компании реагировать болезненно.
2. Любить мажоров, и особенно их «бабло» («нал», «кэш», «колобашки» и т. д.).
3. Любить мажорские клубы.
Привилегии: можно кривляться сколько хочешь, пока тебя не раскусили.
Побочные эффекты: если захочешь вернуться в компанию — не возьмут.
Малыш
—
— Малыш наваял. Писатель он у нас. Начинающий. Рассказики, стишки. Песни опять же — группа-то его вирши исполняет. Ну и прижилось в компании, забавно ведь, а главное — все про вас — правда, — назидательно сообщил Митюха.
Лялька могла лишь молчать. Куда только наглость деревенская подевалась? Она боялась слово вымолвить, вдруг ляпнет «не то»?
— А где сейчас Малыш? — с напряжением выдавила она заветный вопрос.
— А хрен его знает! — последовал философский ответ. — Как пропьет с девками колобашки концертные, так и явится!
Вот в эту самую минуту Лялькино сознание перевернулось. От всего происходящего веяло какой-то дикой, первобытной свободой, разгулом, независимостью от каких-либо обязательств и обязанностей. Обожествление Малыша и его окружения произошло как-то само собой. Такая жизнь никак не вязалась с офисом Толяна Михальчика, а уж тем более с коммуналкой в городе Матюжки, где Лялька родилась и выросла, ежедневно ругаясь с соседями.
Работу Лялька бросила, просто не пошла больше туда — и все. Когда кончались деньги, нанималась на поденщину — мыть полы, благо это искусство мать вколотила в нее ремнем с малолетства. А в остальное время можно было околачиваться у Митюхи в различных компаниях, попивать предложенные напитки и ждать появления Малыша.
Ожидание не было скучным. Ребята, веселые и дружелюбные, приходили, уходили, пели, приносили курево, продукты и спиртное, да и подружки их в основном были девчонками покладистыми.
Мешала только противная Стаська, то и дело маячившая на горизонте. И была она здесь не последним человеком. Половина дружков сидела прочно у нее в долгах. Иной раз — недоумевали — откуда у чувихи столько денег? В карты не играет, да и не работает толком, так, тусуется, ну, в группе еще, басисткой. Да разве ж так заработаешь? Но — недолго раздумывали, занимая вновь по полтинничку да по соточке. Анастасия никому не отказывала. Она умела стребовать долги, когда приходило время.
Малыш появлялся и исчезал внезапно. Настроение его менялось непредсказуемо. Он мог часами играть на гитаре и что-то напевать себе под нос. В такие моменты лучше было и не подходить, непременно прогонит. А иной раз — по нескольку дней подряд развлекал всю компанию, водил на концерты, а с Лялькой гулял по городу и читал ей свои стихи.
Черствей, и станешь прочнее стали, На кой тебе чёрт вдаваться в детали? Будь толщей, непробиваемой крепостью, Никто не волен бороться с серостью! Покройся толстым слоем бетона, Не создавай из души — притона! Тебе ли не знать, как топчутся, обтирая Ноги об пол твоего рая? Ляг, притворись околевшим телом, Пускай норовят обвести тебя мелом! Раскрой в себе силы, не поднимаясь с пола, А что ещё нужно звезде рок-н-ролла? Если встанешь левее чуть, обрати внимание — Все кругом заняты лишь поиском сострадания! Ты же стань неприступным для понимания, Закрытым для голоса, взгляда, системы, влияния.Ляльке было трудно разбираться в этих рифмах, она с детства стихов не понимала, но от близости Малыша дурела, и счастье захлестывало ее всю, целиком. Она готова была слушать что угодно, сколько угодно, только бы не прекращалась ночная прогулка — рука в руке.
Если Малыш отсутствовал или валился под стол (что случалось с ним частенько), то кавалеры Ляльку вниманием не обделяли. Вначале она сопротивлялась — Малыш строго запретил ей пробовать все то, что предложат «покурить» и «понюхать» в его отсутствие. Но ребята были такие хорошие! А любимый Малыш свой литр «не держал». И не раз вечерами и ночами ей приходилось любоваться на мирно храпящую его физиономию, под соблазнительный шёпоток его друзей. И потом — интересно же! Иной раз Митюха брал пластиковую бутылочку из-под лимонада. Потом обстоятельно прожигал в ней дыру сигаретой. Остальные молча следили за священнодействием. Затем появлялась баночка или коробочка с «главным». Малюсенькую лепешечку
Лялька не почувствовала перемены, произошедшей в ней с течением времени, проведенного в недрах Митюхиной квартиры. Она не отдавала себе отчета, что с каждым днем все меньше и меньше ей хочется выходить на улицу. Бермудский треугольник, черная дыра пространства — вот что такое была эта квартира. Движение людской суеты проходило через нее почти круглосуточно, но потом бесследно исчезало, скрывалось где-то извне, как будто в неведомых мирах, и оставалось каменное спокойствие стен, столетнее, уютное, не требующее движений и даже разговоров. Казалось, что это пространство парит в черной пустоте космоса и время в нем замедляется, вопреки законам всех точных наук. Ощущение это усиливалось ранними утрами, в тех редких случаях, когда гости успевали разойтись. Окна были плотно занавешены шторами, да и без них ни один лучик солнца не проникал в этот темный уголок двора-колодца. Здесь всегда был вечер, даже с утра, а это значит, что дела уже закончились и пора начинать развлекаться. А если никто веселья еще не принес, то можно и полежать и подождать, торопиться-то некуда. Может быть, потому и казался хозяин этой пещеры человеком без возраста. Те, кто знал его давно, утверждали, что он «был таким всегда», а некоторые шутили, что он «таким и родился». Невысокий, худой, вьющиеся волосы взлохмачены, вечно небритый и осунувшийся. Но взгляд его незабудково-детских глаз так мил и доброжелателен, казалось, ничто и никто не может вывести его из себя. Также как ничто и никто не может изменить внутренний статичный покой его квартиры. Зажатая в уголке губ сигарета — что бы он ни делал: читал стихи, играл на допотопном разбитом рояле или выпивал с друзьями. Он как будто был все время «под шафе», но никто не видел его спящим на столе, как это зачастую случалось с его приятелями, усугубившими возлияния. Его посещали самые немыслимые и несовместимые друг с другом люди и — оставались сидеть за одним столом, что в реальной жизни было никак невозможно. Митюха был в своей квартире центром некой мифической вселенной, узлом, главным звеном, вокруг которого бушевали страсти и безумное веселье, пьяные слезы и демонстративный суицид. Подобно рыбе в покойном центре вихревого смерча, он находился в некоем отрешенном от всего личном пространстве, и казалось, что бы ни происходило вокруг, ни один волосок не слетит с его взлохмаченной головы. Можно было себе представить, что лет через сто он так же будет открывать дверь, приветствовать новых друзей и утешать брошенных девчонок, чьи непутевые кавалеры будут храпеть тут же на полу.
Поговаривали, что хранит он не одну страшную тайну, да и у самого скелетов в шкафу хватает, но никто толком ничего не знал, да и зачем? Хороший он парень! И квартира его — всегда к нашим услугам!
Станислава
В иные вечера Стаська сидела за столом словно каменная. Ни слова не могла она произнести, а вокруг бушевало веселье. В такие минуты ей казалось, что взорвется она сейчас от невысказанного, от распирающего изнутри, от ржавой острой железки где-то в области сердца. Слезы наворачивались на глаза. И представлялось без прикрас все происходящее как бы извне, и становилось предельно ясно, как ей все это надоело. И вечное веселье братков, и водка эта, и Митюха, всегда невозмутимый и, казалось бы, непотопляемый. И бесконечные ляльки эти, золушки.
В такие дни она обычно молча выпивала, а потом исчезала незаметно. Просто выходила в коридор, одевалась и пулей вылетала из квартиры, в которой ей не хватало воздуха. Потом долго стояла и дышала, прислонившись к грязной дворовой стене. Стояла, пока свинцовая тяжесть не отпускала ее и слезы не иссякали. Потому что туда, куда ей нужно было идти, нельзя было приходить заплаканной. Слышно было, как в Митюхиной квартире гуляет народ. Стася медленно пересекала двор, потом быстрее, быстрее в подворотню, и — вот и следа ее не осталось.