Рокировка
Шрифт:
— Хм-м…
— Вот именно. Убить меня Корицкий, может, и не отказался бы. Но не так по-идиотски, это точно.
— Тогда почему он на тебя кинулся?
— Опять же, вопрос к тебе. Почему могла бы кинуться ты? Если не для нападения, то?..
— Защита, — догадалась Кристина.
Я кивнул:
— Именно. Чёрт его знает, что он там разглядел в своих картах. Но первое, что приходит в голову — серьёзную угрозу для себя, исходящую от меня. Вот и шарахнул магией на опережение.
— Это… очень неосмотрительно.
—
— Звучит убедительно, — проговорила Кристина.
— Вот и мне так кажется.
— А что это может быть за угроза? Поединок?
— Поединок — первое, что приходит в голову.
— Но ты ведь не стал бы его убивать на поединке? Это… Да это элементарно запрещено правилами! На глазах у Императора…
—… и примерно тысячи представителей аристократических родов, — подхватил я. — Да. Тоже как-то не вяжется. Но что поделать. Других идей у меня нет.
— Ах!
Дверь, ведущая в тамбур, распахнулась, и показалась давешняя проводница. В руках она держала поднос с пустыми чашками и блюдцами. Увидев нас, замерла на месте.
— Я, кажется, помешала… Прошу простить, — девушка залилась краской.
— Мы, к сожалению, не делаем ничего такого, что стоило бы прятать от посторонних глаз, — успокоил я. — Собирались было, но решили потерпеть до Парижа. Уже уходим. Прошу, — отступил в сторону, пропуская проводницу.
— Когда-нибудь я тебя всё-таки убью, — прошипела мне в спину багровая Кристина.
В течение следующих двух суток Корицкий действительно старался не попадаться мне на глаза. Больше никаких происшествий в пути не случилось. А на вокзале в Париже нас встречали организаторы Игры.
Два дядьки в одинаковых летних костюмах и шляпах быстро и деловито организовали носильщиков для переноски багажа, распихали нашу команду по такси и выгрузили уже на месте.
— О, — только и сказала Кристина, когда мы вышли.
Прозвучало это с неподдельным восхищением. Нас привезли во внутренний двор длиннющего двухэтажного здания, стоящего буквой «П». Над центральной перекладиной «П» возвышался стеклянный купол.
Ну… Симпатично, конечно, но, как по мне — в Петербурге есть постройки и помасштабнее, и повеличественнее. Падать в обморок от восторга точно не стоит.
— Что? — спросил я. — Дом, как дом.
Кристина всплеснула руками:
— Боже правый, Костя! Ну, какой ещё «дом»?! Это же Сорбонна!
— Сорбо… А, — вспомнил я.
Это слово в разговорах курсантов мелькало нередко. Знаменитый Парижский университет, один из самых старых в Европе.
— Ну, логично. Мы же будем бороться с командой парижского университета — вот нас сюда и привезли.
— Нет, ты не понимаешь, — почти простонала Кристина. — Это
— Почему? — заинтересовался я.
Кристина потупилась.
— Н-ну… У этих мест не лучшая репутация. Здесь с незапамятных времен жили студенты, селились поближе к университету — оттого и название «Латинский квартал». Студенческая вольница, нравы — соответствующие. За несколько веков ничего не изменилось.
— Пьянки-гулянки, — сообразил я. — Заведения сомнительного толка, дамы сомнительного поведения, и всё такое прочее… Не лучшее местечко для благовоспитанной барышни, согласен.
— Да, — вздохнула Кристина. — А ещё в паре кварталов отсюда — вход в катакомбы.
— Катакомбы? — удивился я.
— О, ты не слышал о них? Это сеть подземных каменоломен, там ещё при римлянах начали добывать камень, из которого строили город. Париж рос, каменоломни тоже росли, и в итоге оказалось, что часть города стоит над огромным запутанным лабиринтом. Для того, чтобы не проседали постройки, подземные галереи специально укрепили. А лет двести назад было принято решение перенести в катакомбы останки умерших с городских кладбищ. Парижу ведь — больше двух тысяч лет, представляешь, сколько людей за это время похоронили на территории старого города? Их останки пропитали землю так, что вблизи кладбищ скисало молоко и вино, болели люди. Даже маги едва справлялись с эпидемиями. Поэтому городские кладбища решили закрыть, а останки захороненных перенести в катакомбы. Угадай, сколько их было?
— Если городу больше двух тысяч лет, и этот город — столица… — я задумался. — Миллиона четыре?
— Шесть, — сказала Кристина. — В катакомбах лежит около шести миллионов скелетов. Если верить фотографиям, то там, внутри, целые стены, выстроенные из костей и черепов.
— Если верить фотографиям? — переспросил я.
Кристина понурилась.
— Я не была в катакомбах.
— Дай, угадаю, — хмыкнул я. — Это тоже — зрелище не для благовоспитанной барышни, так?
— Именно.
— А то, что эту барышню с детства готовили к работе в контрразведке…
— Для моей мамы это не имело значения. Они с отцом вообще постоянно ссорились из-за моего воспитания. Отец говорил, что от меня не нужно прятать тёмную сторону жизни, а мама возражала, что эта сторона рано или поздно сама меня найдёт. И лучше поздно, чем рано. До тех пор, пока она может оберегать меня от всякой неприглядности, будет оберегать.
— Насколько понимаю, в битве за твой невинный разум победила мама?