Роккаматио из Хельсинки
Шрифт:
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
…А потом он умер.
Сердце разрывается!..
Опять плачет.
(Машинка раскочегарилась, аж подрагивает.)
— Почему, Господи? Почему из всех людей
на свете Ты выбрал моего любимого?
Не сомневаюсь в Твоей прозорливой
мудрости,
Всем своим существом я любила этого
человека и двадцать два года была
с ним счастлива. Все двадцать два года
было счастьем засыпать, пробуждаться
и целый день жить. И вдруг… вдруг…
такой невообразимый конец. Спросишь,
как я выжила? Я умерла. В тот день
часть меня сгинула и уже никогда
не воскреснет. До самого смертного
часа я…
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла — Хочу быть человеком, только и всего.
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла-бла-бла-
бла-бла…
(Неожиданный финал. Последнее слово бабушка выкрикнула. Машинка громко щелкнула и басовито загудела.
— Готово? — спросил я.
— Не так быстро.
Раздался писклявый скрежет, который через минуту стих. Звякнули катки. Что-то пролезло сквозь красные бархатные губки и плюхнулось на стол.
Овальное зеркальце.
Бабушка в него посмотрелась.
— Ну вот, хорошо сработано, — удовлетворенно сказала она. — Без мути. Иногда зеркала побольше получаются мутноватые, особенно в уголках. Когда долго говоришь, разные участки чуть отличаются. Но для маленького оно в самый раз.
Я взял зеркальце. Еще теплое. Тыльная сторона свинцово-серая. Я взглянул на свое отражение.
Что-то зацепило мой взгляд. Я присмотрелся, повернув зеркало под углом к свету.)
— Это пройдет, — сказала бабушка. — Как только оно совсем высохнет.
Она имела в виду отпечатки слов. Серебристая зеркальная поверхность состояла из многослойных строчек, аккуратно пересекавшихся под прямым углом.
(Теперь я в некотором роде специалист по данному вопросу. В старых зеркалах есть места, где с помощью лупы можно разглядеть отпечатки: под истончившимся слоем серебра на краях и особенно в окисленных пятнышках. Дважды я сумел распознать слова. Один раз в нью-йоркском антикварном магазине я известил хозяина, что симпатичное зеркальце с ручкой — немецкой работы, ибо в пятнышке различил слова «ganz allein» [10] . И второй раз, когда снова приехал к бабушке. На краешке зеркала в спальне я изловчился прочесть «ортнёф». Теряясь в догадках, спросил бабулю, что бы это значило. «Сен-Реймон де Портнёф», — ответила она. Так я узнал, откуда родом мой дед.
10
Ganz allein — совсем один (нем.).