Роковая любовь
Шрифт:
— Вот! Вот оно!!! Запомни, деточка, хорошо запомни! Будет это все у тебя ровно через двенадцать лет.
Когда на краях бумажного пепла погасла последняя искра, Ляля правой рукой описала круг над подносом, снимая гадальную магию. В этот момент лязгнула защелка. С правого запястья старухи соскользнул браслет, да прямо на пепельный комок, окончательно развеяв его.
Кармелита с детской ловкостью ухватила украшение, пересела к краю кибитки и начала разглядывать его при лунном свете:
— О-о, какой красивый. Ста-а-арый. Очень красивый. А что
— Это не монетки. Это сердцевинки оберега — амулета, значит. Их раньше пять было, да две я отдала своей неразумной дочери — Рубине.
— Бабушка, подари браслетик!
— Подожди немного, Кармелита. Тебе до него одна смерть осталась — моя… Конечно, если по закону, я его сначала должна была бы передать Рубине, а та — Раде. Да только Рада умерла. А Рубина — недостойна! Через руки отцовы браслет получишь… Так ты запомнила, когда тебе ждать любви и злобы?
— Конечно, бабушка. Запомнила. Навсегда-навсегда. Через двенадцать лет.
— А теперь еще запомни: много чего в твоей жизни набедокурится. Только ты все должна выдержать, выстоять. И как пятирежды провернется цыганское колесо по твоей судьбе, так ты счастлива станешь. Помни, пять полных оборотов судьбы снести нужно. Пять! Это женское число!
— Ляля, я никогда не забуду о том, что ты мне нагадала! — очень серьезно сказала девочка.
Только как ей, маленькой да несмышленой, было все это запомнить?..
В ту ночь Кармелита в первый и последний раз заснула в Лялиной кибитке.
А рано утром табор снова отправился в путь.
И вновь было много интересного.
Деревни вокруг…
Задирание бродячих собак и пасущихся коров…
Переправа через мелкие речки по хлипким русским мостикам…
И перепалки с таборными мальчишками…
И разговоры с папой…
И уроки мамы, начавшей наконец рассказывать о гадательном ремесле…
Конечно же, Кармелита забыла обо всем, что нагадала ей Ляля-Болтушка.
И напомнить было некому, потому что бабушка вскоре умерла. Похоронили ее в цыганском углу старого полузабытого кладбища на окраине маленького города Управска, что над Волгой. Городок был хоть и маленький, но все же разрастался понемногу. Так он поглотил деревню, название которой совпадало с именем героя цыганских легенд: Зубчановка.
А в этой деревне стояла вымирающая ферма с едва живыми коровами. Корова, конечно, не лошадь. Но все равно цыганскому сердцу больно было смотреть на мученья скотины. Зарецкий решил задержаться тут на один-два сезона. Выкупил хозяйство совсем задешево. Потом открыл пару ларьков в Управске. Потом еще. И еще. Дело пошло неожиданно споро. Уходить отсюда уже не хотелось. Год за годом хорошела, разрасталась и обустраивалась Зубчановка, которую с тех пор стали звать еще Цыганской слободой.
В делах, заботах, семейных бедах и радостях прошло двенадцать лет…
Табор больше не шел.
Глава 1
Кто
«Да, никто не знает!» — скажут недруги. И солгут, пожалуй.
Нет, ну, конечно, в таких больших городах, как Москва, Питер, Саратов и даже Сызрань, кассы Бей-бут не сделает. А вот в местечках поменьше, вроде Козельска, Космодемьянска, Сарапула, Сасово, Моршанска, Управска, Бейбут — это сила! Не говоря уж о селах (тех, что еще живы, а не проиграли в войне с алкоголем).
Репертуар у театра — обычный, как принято: цыганские песни, в которых особенно хороша голосистая многодетная Розаура, цыганские танцы, в которых неподражаемы ее четыре пацаненка. Дальше — дрессированная обезьянка, говорящий попугай-гадальщик, вытаскивающий из коробки бумажки с будущим. Есть еще пополнение — цыганский медведь. Точнее, не медведь, а пока медвежонок. Подобрали его прошлой зимой на дороге за Тамбовом. Заезжий халтурный зооцирк оставил замерзать в клетке — больного, голодного, ненужного. Земфира с красавицей-дочкой Люцитой его выходили. После чего отдали мужикам — на дрессировку. Пока медвежонок умеет делать самое простое (но и самое важное) — ходить по кругу, трясти бубном, собирая в него деньги.
Но главный номер представления — конечно же, сам Бейбут. Раньше он работал с женой, а после ее смерти стал выступать с Земфирой. Метание ножей! Начинается оно после самой горячей, самой страстной песни. Из общего круга выходят в обнимку мужчина и женщина. Он хочет поцеловать ее, она вырывается, идет к цветастому щиту. Цыганка любит, но она непокорная. И цыган любит, но хочет проверить любовь, и ее и свою. Мелодия становится тихой, щемящей. Резким движением Бейбут отбрасывает крышку специального ящичка — зрители видят набор ножей, хищных и прекрасных.
Цыган целится — песня замирает в тревожном ожидании.
Бросок, щелчок лезвия, впившегося в щит, — и песенная радость от точного попадания, от того, что Земфира жива и невредима.
Вновь пауза — тревожное ожидание перед следующим броском.
И снова точно, и снова, и снова…
Песня становится все мощнее. И вот, наконец, финальный трюк — бросок с обеих рук.
Пауза, длинная, как никогда. Кажется, уже нет сил терпеть. Ждешь броска — любого, удачного, неудачного.
На пике этого нетерпения Бейбут бросает!
Тут Розаура всегда кричит, вместе с детьми, не музыкально, не песенно — по-бабьи, по-детски. Зритель должен испугаться. Зритель обязательно должен напряженно всмотреться, что там с этой смелой женщиной, стоящей у щита?
А с ней все в порядке. Ножи вонзились слева и справа от головы, в сантиметре от нее.
После этого зритель с особой благодарностью расстается со своими деньгами. За то, что бросали не в него, а в другого. Зато, что все закончилось комедией, а не трагедией. Но осколочек этой трагедии, пусть и несостоявшейся, все равно остается где-то в сердце и настойчиво требует: «Не жадись! Дай, дай денег этим смелым людям!»