Роковая любовь
Шрифт:
– Мне надо идти,– решительно сказал он.
Во всяком случае, спасать было нечего. Чувствуя отвращение ко всему, включая себя самого, он пошел по двору, разыскивая Тома.
– И наконец, мне кажется, что я никого не люблю, и это отвратительно...– Голос Нильса едва звучал, но его психоаналитик слышал его очень хорошо и сразу обратил внимание на последнее слово.
– Почему же отвратительно?
– Потому что я всегда один. Я хочу любить, но мне не удается.
– И что же вам мешает?
– Страх.
Интересное слово, которое,
– Страх чего?
– Не знаю. Что все сорвется. Что бы я ни делал, чаще всего оборачивается катастрофой... Боюсь провала, боюсь женщин, боюсь пустоты.
– Пустоты?
Этот термин, напротив, представлял что-то новенькое. Доктор Леклер незаметно просматривал карточки. У Нильса было пухлое досье, но прогресса не наблюдалось ни на йоту. Его недомогание, кажется, пустило корни еще в раннем детстве, в том периоде, о котором он вспоминал чрезвычайно неохотно.
– У вас бывают головокружения?
– Нет, насколько я знаю. Вообще-то да, но из-за других.
– Из-за других?
– Перестаньте повторять все, что я ни скажу! Уверяю вас, мне это не помогает!
Нильс резко распрямился и встал из глубокого кресла, где просидел уже добрых полчаса. Достаточно было бросить беглый взгляд, чтобы понять – с парнем не все в порядке. В глазах его отражалось настоящее смятение, высокая худая фигура, казалось, вот-вот надломится.
Нильс начал нервно мерить кабинет шагами, делая повороты вокруг кресла и уставившись в пол.
– У меня нет привязанности ни к людям, ни к событиям... Я живу, словно меня несет по течению. Я обожаю свою работу, но не могу ею заниматься, поскольку никто не хочет доверить ее мне. Я пью, чтобы забыть, чтобы не думать о том, что мне надо идти домой, а дома у меня находится женщина, о которой я спрашиваю себя, что она там делает... Я поссорился с семьей из-за истории, которая едва касается меня! Как вы себе представляете, могу я все это вынести? И вдобавок я старею! Посмотрите на меня, я приобрел такую же привычку, как у отца, теперь и я хожу из угла в угол, как он!
Нильс замолк на секунду, и тут же доктор Леклер пробормотал:
– Ваш отец?
– Это фантастический человек! Вот он не боится ничего. Равно как и мои братья. И будьте так любезны не повторять: «Ваши братья?». Вам кажется, я должен рассказать о них?
– Если у вас есть желание.
– О, желание!.. Максим – это образец, близкий к совершенству. Что же касается Виктора, то это мой идеал мужчины. И всегда был им. Крепкий и уверенный в себе. Правда, пока за него не взялся я. Вы наверняка скажете, что я захотел сокрушить идола? Так нет же, я ничего не захотел, я только пострадал, как обычно. В бурной реке еще одно завихрение, а я теперь расхлебываю... Конечно, конечно, я возжелал его жену, потому что это была его жена, предположим. И потом она такая красивая блондинка! Вы же знаете мою страсть к блондинкам?
– Когда вы говорите о маме, вы думаете...
– Не о другой, нет! В глубине души мне никогда не удавалось полюбить Бланш по-настоящему. Вы же видите, я никого не люблю! Я стараюсь... И это была бы такая малость. Как они-то все делают? Хорошие сыновья, хорошие мужья, хорошие отцы... И бедный Нильс посреди всего этого, избалованный гадкий утенок. Не такой, как другие, но это нормально, я же вышел оттуда. Я вышел из памятной революции шестьдесят восьмого года, которая позволила небольшую фантазию маленькому нотариусу, приехавшему в большой город! Ничего чересчур славного... Нет, это все не так, я передергиваю, потому что не могу вынести мысль, что все прервалось таким образом. Это ведь и моя история тоже...
Слегка озадаченный словесным потоком пациента, доктор Леклер что-то черкал в своем блокноте, не спуская глаз с Нильса.
– Я прихожу к вам и говорю, но, однако, не продвигаюсь ни на шаг. Я всегда покидаю вас более подавленным, чем в начале сеанса.
– Вы не следуете предписанному лечению со всей серьезностью.
– Ах, вот что! Я не плачу вам регулярную ренту, да? Сколько лет мне еще понадобится платить, прежде чем мы вернемся к стадии пипи-кака?
– Нильс, вас ведь никто не заставляет...
– Нет, извините меня. Ссутулившись, Нильс глубоко вздохнул.
– Да, невеселая у вас работка,– сказал он с грустной улыбкой.
Доктор Леклер молча смотрел, как Нильс вышел из кабинета, а потом снова углубился в свои карточки. У его пациента действительно были проблемы, но он, возможно, близок к тому, чтобы воспринять это, даже не догадываясь об этом.
– А если кто-то не любит собак? Кто-то боится их? Ты что, спятил?
– Он под моим столом и совершенно никому не мешает,– упорствовал Виктор.
Максим возвел глаза к потолку и повернулся к секретарше в поисках поддержки.
– Ну хоть вы ему скажите, что он не прав.
– Я ничего не знаю,– пробормотала Алина, нежно глядя на щенка.
– А когда он подрастет? Он ведь твой стол поднимет! – пригрозил он.
Лео тем временем, стуча хвостом, совершенно неотразимый, смотрел то на одного, то на другого.
– Мои дети тоже будут требовать у меня собаку, и это будет твоя вина!
– Макс, ну ты вспомни, как мы о ней мечтали, когда нам было по стольку же лет...
– Ладно, поступай как знаешь, мы компаньоны, но не супруги!
– Слава Богу...
– Как ты говоришь!
Максим вышел из кабинета и хлопнул дверью, но не слишком сильно.
– Ну вот, все и устроилось,– сказал Виктор, подмигнув секретарше.
Алина протянула ему пачку корреспонденции, которую во время спора держала под мышкой. Почту сначала просматривали клерки и раскладывали по соответствующим досье, но всегда находились клиенты, которые на конверте, адресованном Виктору, делали пометку «Личное».