Роковая неделя
Шрифт:
Зося смотрит на часы. Уже полчаса прошло — и ничего.
— Я скажу маме, что ты вынул книжку.
— А я скажу маме, что ты брала духи.
Юзик ложится на диван.
Стасик читает, читает со все возрастающим интересом.
И вдруг ему приходит в голову странная мысль: этот отец зачумленных похож на него, Стасика. И на отца зачумленных, и на Стасика сваливаются одно за другим несчастья, которым и конца не видать. Несчастная неделя еще не кончилась, еще два дня. Кто знает, что будет дальше? Может, его выгонят или еще что? У того умирали дети, а он получает двойку за двойкой. И за что это, за что? Что сделал
Из взрослых нет никого, и в квартире так тихо. Почему сегодня так грустно, хотя и нет мамы?
Плохо не только Стасику, но и Юзику, и Зосе. Мрачный сон наяву видит история: злой дух, злая сила стоит у ворот школы; злая, ибо не переносит детского смеха, злая, ибо, когда она слышит веселый и беззаботный детский смех, глаза у нее наливаются кровью — лениво повернет голову и огрызнется, и вспугнет смех.
Бедные вы, бессильные, где же молитва за ваше льняное счастье, где помощь? Удивленные глаза ваши печальны. Может, явится чудо — рыцарь о ста головах, сотнях сотен черных рук в шишках и узлах и в рубцах от тяжелых орудий труда и для всех — и для вас — купит лучшее завтра?
Мрачный сон наяву видит история.
— Погоди, уж я тебе отплачу за вчерашнее! — грозится Малиновский.
Малиновский сегодня дежурный. Стасик вспоминает вчерашнюю ссору, и в душу его закрадывается беспокойство. Малиновский и так свинья и подлиза, а тут еще…
После второго звонка кто — то свистнул.
— Пшемыский, чего свистишь? — орет во весь голос Малиновский, зная, что по коридору ходит педель.
— Врешь, это не я свистел, — защищается Стасик, хотя знает, что если дежурный скажет педелю, так тот поверит дежурному, а не ему. Стасик чувствует безвыходность положения, и в нем закипает бессильный гнев.
Во второй раз кто — то свистнул в классе.
— Опять Пшемыский? — вопит Малиновский и записывает Стасика на листочке.
Но педель не слышал, Стасик спасен! Стасик покажет этому безобразнику, что не боится его.
— На, записывай, — и засвистел теперь уже сам.
И в дверях появился инспектор.
— Кто свистел?
— Пшемыский, — и подает листок.
— Останешься на два часа после уроков.
Инспектор берет у Малиновского листок и уходит на урок в пятый класс.
— И надо было тебе с ним связываться?
— Не суй нос.
— Ну, везет же этому Пшемыскому!
У Стасика час на размышления. Инспектор запишет в штрафной журнал только после большой перемены. Просить или не просить?
— Иди, попроси, — уговаривают одноклассники, — скажи, что весь класс видел.
— Пусть я только буду дежурным, — говорит один. — Малиновскому за тебя достанется.
— Свинья, подлиза, скотина.
Стасик ждет под дверью пятого класса: инспектор никогда не выходит сразу после звонка, а только минут через пять. Рядом со Стасиком его сторонники, наготове, это свидетели; немного дальше — остальные.
— Что это опять за сборище? — спрашивает, выходя, инспектор.
— Ну, иди, — подталкивают Стасика приятели.
— Пожалуйста, господин инспектор, — начинает Стасик.
Скажет ему всё, с
с понедельника. Инспектор простит его, должен его простить, должен его простить!
— Разойтись!
У инспектора в руках листочек Малиновского.
— Прошу вас, — начинает Стасик, — я…
Инспектор не слышит, идет по коридору. На лестнице толпа их разделяет. Стасик продирается с каким — то отчаянным упорством. Расскажет ему всё — всё, с самого начала всё расскажет, расскажет с самого понедельника. Инспектор простит, наверно простит и не запишет в штрафной журнал. На пороге учительской Стасик заступает ему дорогу.
— Пожалуйста, господин инспектор…
— Знаю, знаю…
— Пожалуйста…
— Ты уже больше не будешь, правда?
— Я больше уже не буду.
— Если больше не будешь, это очень хорошо, а сегодня посидишь два часа. Понял?
И исчез.
— Ну и что?
— Пошли вы к черту!
Стасик возвращается в класс и судорожно плачет.
— Пшемыский, выйди из класса, — кричит издалека Малиновский.
Стасик не отвечает. Малиновский не смеет повторить приказ.
В класс входит классный наставник: все ли вышли, открыты ли окна?
— А ты что? Ааа, Пшемыский. Плохо, плохо: вчера четыре кола, сегодня карцер.
И за несколько этих ничего не значащих слов Стасик ему благодарен, как за величайшее благодеяние; нет уже на него обиды за понедельниковую двойку. Позволил ему остаться в классе, не накричал, не выгнал.
Немец, ставя Стасику отметку, покачал головой, причмокнул, взглянул на его заплаканные глаза и поставил четверку с плюсом. Стасик заслуживал только тройку, да и то, может, с минусом.
— Ставлю тебе четыре.
— Хорошо.
Стасика уже ничто не может утешить, и так все пропало.
Школа опустела. Так глухо, пусто и страшно. Столько парт, на стенах карты и — он, Стасик, один. А там за окном, на улице, все по — старому, словно ничего не случилось. Люди идут себе как ни в чем не бывало. Трамвай идет, мальчик продает газеты, нянька с двумя детьми идет, мужчина с поднятым воротником, два студента, женщина с ребенком. Какие они все счастливые! Только он один — одинешенек на белом свете!
Инспектор теперь, наверное, обедает и о нем и не вспомнит. Какое ему дело до Стасика, ему или кому другому? Одно слово: «Прощаю» — или: «Помни, чтобы это было в последний раз» — и не сказал, почему?
И зачем только он связался с Малиновским? Правда, Малиновский побожился, что не простит, но ведь божба по злости не в счет, это, пожалуй, малый грех? Людвика очень набожная, а сколько раз божилась, что скажет маме, а потом не говорит.
Ах, как опротивела жизнь, как страшно хотелось бы умереть! Не болеть, не мучиться, только так, сразу умереть.
Стасик облокотился, смотрит неподвижно в угол класса и думает о том, как он бы хотел умереть.
Например, эта малышка в трауре попадает под лошадей. Стасик бросается ее спасать. Хватает лошадь за узду, лошадь встает на дыбы, но Стасик узду не отпускает. Тогда лошадь кидается в сторону — Стасик ударяется головой о столб уличного фонаря, — а потом добивает копытом. Труп несут в гимназию. О нем пишут во всех газетах, называют юным героем. На похоронах вся гимназия: и директор, и инспектор, и все ученики, мама и папа, и — та, которой он спас жизнь.