Роковая строка Памеджаи
Шрифт:
И вдруг верховный жрец услышал визгливый голос Сатни-Хемуаса:
– Как он смел! Он загубил прекрасную стелу нашего бога!..
Верховный жрец мгновенно очутился рядом с сыном фараона и, согнувшись, стал рассматривать стелу.
Он понял возглас Сатни-Хемуаса – он увидел, как небрежно сделаны последние строки, увидел, что не дописан конец, и почувствовал, какие неприятности грозят ему, несмотря на все то прекрасное, что удалось сделать для возвеличения фараона.
– Что ты сделаешь с этим мастером, с этим ничтожным рабом, для которого священные слова о владыке обеих земель ничто?! Намерен ли ты его наказать?
– Наказать немедленно и строго, – ответил верховный жрец. – Знаешь ли ты, великий сын божественного отца, нашу крепость, которую очень хорошо назвали
Вот почему новый Памеджаи недолго проработал во дворце великой царской жены. Новый Памеджаи был отослан в гарнизон крепости с причудливым названием «Обуздавшая чужестранцев».
Таметс – хозяйка дома
Может быть, он был и не самым прекрасным городом страны Куш, но, что несомненно, этот город оказался самым лучшим для Памеджаи, Пааама, Бакёт и Таметс. Царский сын Куша, узнав о талантах и способностях этих людей, предоставил им дом и велел трудиться на благо его дворца. Дворец у него был большой и богатый. Нужно было постоянно пополнять его новыми скульптурами, всевозможной резьбой по камню и дереву, что весьма успешно делал Памеджаи, с великим увлечением и благодарностью. Именно благодарностью, потому что у Памеджаи была насущная необходимость отблагодарить царского сына Куша, который отнесся к нему с таким доверием и помог ему стать свободным и счастливым человеком.
Настало время, когда Памеджаи смог употребить для себя такое красивое, такое необыкновенное слово, как «счастье». За долгую его жизнь это слово появилось у него только в Миме, потому что здесь он оказался свободным и здесь он сделал свободной и счастливой маленькую рабыню Таметс, которая стала его женой.
В большом просторном доме половина комнат принадлежала Бакет и Паааму. Пааам стал придворным знахарем и довольно успешно лечил всю челядь дворца. Вблизи города Мима, среди полей и садов, Пааам нашел много целебных трав, из которых он готовил настойки, притирания и мази. После того неудачного случая в Икенском порту, когда он чуть не погиб от рук взбунтовавшихся грузчиков, Пааам стал строже относиться к своей работе, и, хотя трудно его обвинить в преступлении, потому что все те лекарства, которые он давал грузчикам, несомненно, были безвредными, он все же с большой опаской относился к новым, еще малознакомым ему способам лечения и, как правило, прежде всего пробовал их на себе и Бакет.
Маленькая Таметс долго смеялась, когда узнала, что Бакет пила очень горькую и противную настойку, которая должна была лечить от удушливого кашля. Но у Бакет не было никакого удушливого кашля, и Пааам, который нисколько не сомневался в том, что такой кашель можно вылечить именно этой настойкой, хотел лишь узнать, не причинит ли она какого-либо вреда. Но так как Бакет осталась живой и невредимой, то новая настойка нашла свое применение.
Постепенно Пааам становился все более известным своими целебными настойками, и к нему стали ходить со всей округи, требуя лечения решительно от всех болезней. Старая Бакет еще больше прежнего помогала мужу, и так как за долгие годы она многое от него узнала, то и сама прослыла знахаркой, к которой охотно ходили женщины. Все это очень радовало Пааама не только потому, что его повсюду встречали с доброй улыбкой, но и потому, что ему в дом приносили много нужных и полезных вещей. Люди, возделывающие поля вблизи города Мима, приносили ему зерно, овощи и виноград. Ткачи приходили с кусками тонкого полотна, а башмачники постоянно делали для него и для Бакет удобные красивые сандалии. Пааам очень радовался своим удачам и сожалел лишь о том, что оказался в этом прекрасном городе уже в старости. Голова у него была уже совсем-совсем белой.
А по соседству, во второй половине дома, постоянно был слышен стук молотка о звонкий камень. Памеджаи трудился над новыми скульптурами. Уже были сделаны отличные изображения царского сына Куша из черного базальта, его старшего сына, его
– Тхутисенбу, волшебник, вот эта работа самая прекрасная из всех твоих работ. Царский сын Куша должен подарить тебе много золотых украшений в дар за эту работу.
– Ты слишком добра ко мне, Таметс. Тебе всегда кажется, что мои работы хорошие, даже превосходные… Впрочем, они не хуже других работ… Не хуже того, что я видел во дворце, и, как говорил мне царский сын Куша, не хуже того, что есть во дворце самого великого на свете. Недавно у него был по поручению фараона помощник главного писца Пабеса, о котором я много тебе говорил. Он отлично понимает в этих делах. И он сказал нашему принцу вот такие слова: «Тебе можно позавидовать, царский сын Куша, я вижу, ты обзавелся отличными мастерами. Это похвально. Вельможа обязан думать о своих потомках, и потому его долг – увековечить себя в камне. И вот, я вижу, у тебя целый хоровод отличных скульптур из черного базальта. Поздравляю».
Вот так сказал сам Пабеса. К счастью, я его не видел, и он меня не видел. Но я думаю, что он давно позабыл обо мне, потому что дел у него много, и все это царские дела, не наши. А я виноват перед Пабесой. Я покинул Икен, не дождавшись его. И, видит бог, я сделал это потому, что не хотел причинить ему хлопот. Я благодарен ему за то, что он хотел мне помочь…
– Он не только хотел! – воскликнула Таметс. – Насколько мне известно, он помог тебе тем, что позволил бежать. Как я ему благодарна! И еще я тебе благодарна за то, что ты не остался в Икене. И еще я благодарна грузчикам, которые хотели убить Пааама. Если бы этого не случилось, Пааам остался бы в Икене вместе со своей доброй Бакет, и все вы никогда бы не встретили маленькую Таметс, и маленькая Таметс стояла бы сейчас прикованная цепью к жерновам, и не было бы у нее таких пышных красивых волос, какие выросли сейчас от сытной еды и от хорошей жизни.
И, нисколько не стесняясь, маленькая Таметс заплакала, обливаясь потоком слез, но это был не горький, не соленый поток – это был какой-то сладостный поток, который, как ей казалось, обновил ее и снова сделал ее моложе и красивее. Но ей и не надо было становиться моложе и красивей. Таметс была и молодой и красивой. Прежде этого нельзя было увидеть, потому что от голода и тяжелой работы она была худой как скелет. К тому же она не имела никакой одежды, кроме маленького фартука, а сейчас на ней была такая красивая голубая юбка со множеством мягких складок, и прозрачная белая накидка, брошенная на худенькие плечи, очень украшала ее миловидное лицо. Она давно уже переменилась, стала полнее, щеки у нее порозовели, а большие глаза, искусно подведенные синей краской, казались громадными, как звезды. Когда у Таметс подросли густые красивые волосы, Бакет сделала ей удивительно красивую прическу, похожую на парик царской жены. Она смазала ей волосы благовонным маслом, и когда Таметс увидела себя в маленьком бронзовом зеркале, которое ей подарил Памеджаи, она вначале даже не узнала себя, а когда узнала, радостно рассмеялась и поверила в то, что она совсем недурна.
Целыми днями Таметс трудилась, устраивая все лучше и лучше свое маленькое хозяйство. Каждую работу она делала с величайшей готовностью и радостью. Она любила ухаживать за цветами, которые росли в их маленьком дворике. Она издалека приносила воду, чтобы напоить каждый цветок и помыть зеленые листки. Она охотно размельчала зерна на своей маленькой зернотерке и пекла тонкие лепешки в печурке, которую сделал ей Памеджаи. В свободное время она занималась плетением циновок, корзин и сосудов, какие давно когда-то умела делать мать Памеджаи. Таметс была рада, когда ей удалось сплести точно такую же ложку, какую Памеджаи хранил в память о своей матери.