Роковая тайна сестер Бронте. Части 1 и 2
Шрифт:
… Миновала зима – холодная и суровая; наступили столь долгожданные для всех воспитанниц приветливые весенние деньки. Как безудержно радовались девочки их наступлению! Едва ли они тогда предполагали, что для многих из них эта весна окажется последней.
Эпидемия тифа – жестокая, смертоносная – разразилась в Коуэн-Бридже со всей возможной яростью. Фактически в мгновение ока школа превратилась в совершенное подобие больницы.
Однако еще задолго до сего прискорбного события воспитанницы и наставницы стали замечать периодические приступы кашля у Марии Бронте. Приступы эти с каждым днем становились все продолжительнее, и промежутки между ними сокращались с угрожающей быстротой.
Однажды воспитанницам коуэн-бриджской школы в полной мере довелось убедиться в беспощадной жестокости их суровых наставниц. Произошло это печальным зимним утром.
Не успела величественная заря объять небосвод своим ярким багровым сиянием, как постели учениц спальни были уже пусты. Полусонные, рассеянные девочки наспех натягивали на себя последние атрибуты своей обычной школьной одежды в трепещущем страхе перед позорной карой, какая неизменно ожидала каждую из них в случае малейшего промедления, коль скоро оно могло грозить опозданием к традиционной утренней молитве.
Лишь пораженная жестокой болезнью Мария Бронте все еще оставалась в своей спасительной постели, милостиво дарующей измученной, обессиленной девочке отрадное отдохновение.
Поначалу в общей суматохе поспешных сборов это обстоятельство некоторое время оставалось незамеченным, но, к несчастью для бедной Марии, в конце концов оно не могло не открыться бдительным взорам наставниц.
До определенного момента все как будто шло благополучно. Воспитанницы, как обычно, построились парами, и вся их славная когорта устремилась вниз по лестнице в помещение, отведенное для молитв и библейских чтений. Вот тут-то одной из наставниц и бросилось в глаза отсутствие возле Элизабет Бронте ее неизменной повседневной спутницы.
Разумеется, подобное безответственное пренебрежение общеустановленными правилами школьного распорядка считалось непростительным своеволием, какое, бесспорно, подлежало самому жестокому и позорному наказанию. Никакая случайность не могла служить даже малейшим оправданием столь страшной оплошности.
Впрочем, сие пустячное недоразумение отнюдь не оказало влияния на привычный ход вещей. Время, отведенное для традиционной утренней молитвы, было строго регламентировано, и нарушать его жесткие границы не полагалось даже наставницам. Так что обязательное ежедневное «общение с Богом» прошло для смиренных «дочерей милосердия» в урочный час без всяких помех.
Однако же столь самоотверженное благочестие не помешало означенной наставнице, мисс Анне Эндрюс (совмещающей обязанности учительницы истории и младшей надзирательницы) – безупречно ухоженной особе не первой молодости, чей аскетический облик хранил на себе суровую печать непреклонности и высокомерия, – тотчас по окончании упоенного единения своей души с самим Господом, вскипая от гнева, ворваться в дортуар, чтобы заставить свою несчастную подопечную подняться с кровати и немедленно проследовать в столовую. При этом на бедняжку был низвергнут поток грубой брани (надо думать, не слишком угодной Тому, к кому считанные мгновения назад возносилась душа яростной ораторши в горячей молитве). Девочка, разумеется, безоговорочно покорилась.
Остальные воспитанницы были уже в столовой. Они стояли возле своих мест вдоль сосновых столов в немом безмолвии, смиренно склонив головы перед высоким статным господином, торжественно стоявшим на возвышении (площадке
Воспитанницы покорно ждали милостивого распоряжения мистера Уилсона приступить к завтраку. Однако их ожидание было пресечено внезапным вторжением в столовую всполошенной наставницы, едва ли не волоком тащившей с собой за руку бледную исхудалую девочку. Все взоры тотчас обратились к ним.
– Э-э-эт-то что за явление?! – возопил разъяренный мистер Уилсон, обращаясь не то к старшей наставнице, не то к наставнице, ведшей девочку, не то к ним обеим одновременно. – Сударыни! Не объясните ли вы мне, что здесь происходит?
Благоразумная мисс Эванс сделала попытку предупредить надвигающуюся грозу, учтиво ответив:
– Думаю, все в порядке, мистер Уилсон. Этот случай едва ли столь значителен, чтобы заслужить вашего гнева. И, уж конечно, ваша благородная снисходительность не позволит вам сердиться на бедную девочку.
– Сударыня! – резко прервал ее мистер Уилсон. – Я, кажется, не спрашивал вашего мнения по поводу моих благородных качеств – все это известно мне самому. Я выразил желание, и вполне законное, узнать в чем, собственно, дело. Извольте уж дать мне внятный и вразумительный ответ. Эта дерзкая девчонка, надо понимать, наша воспитанница?
– Да, сэр.
– Напомните мне, пожалуйста, ее имя.
– Мария Бронте, сэр.
– Не будете ли вы столь любезны объяснить мне, – обратился достопочтенный господин к аскетичной наставнице, мисс Эндрюс, все еще крепко державшей за руку девочку, – на каком основании Мария Бронте опоздала сегодня к завтраку? Вам ведь известно, что это непростительное нарушение.
– Вы, разумеется, абсолютно правы, мистер Уилсон, – отозвалась аскетичная особа. – Эта прескверная девчонка заслуживает всяческого порицания, уверяю вас. Ведь опоздание к завтраку – это отнюдь не единственный допущенный ею промах! Марии Бронте достало наглости проспать время, отпущенное на утреннюю молитву.
– Какой позор! – возгласил мистер Уилсон. – Подумать только – проспать время молитвы – самое ужасное злодеяние, какое только могла совершить неблагодарная воспитанница этого пансиона! Клянусь, я этого так не оставлю! Нерадивая девчонка будет наказана. Неп-ре-мен-но!
– Прошу вас, мистер Уилсон, помилосердствуйте! – вступилась мисс Эванс. – Сжальтесь над бедной крошкой! Как бы не была тяжка провинность Марии, ее поступку есть достаточно весомое оправдание: эта несчастная тяжело больна! Не нужно ее наказывать…
– Довольно! – снова оборвал ее достопочтенный господин. – Позвольте мне самому решать, как следует поступить в подобном случае, а, надобно вам заметить, сударыня, я отнюдь не склонен поощрять в детях столь дерзкое своеволие, демонстрируемое некоторыми из них едва ли не с младенчества. И, уверяю вас, вы горько ошибались, когда пытались мне внушить, будто поступок этой вздорной девчонки так или иначе может быть оправдан. Позвольте вам напомнить, сударыня, что мой священный долг – оберегать репутацию этой школы и следить за неукоснительным соблюдением дисциплины в этих благочестивых стенах. Вы только подумайте, как резко падет наш с вами авторитет в глазах других воспитанниц, если мы позволим себе непростительную слабость оставить безнаказанным поступок этой девицы! Подобное злодеяние следует пресечь на корню, а не то, чего доброго, подруги Марии Бронте станут следовать ее примеру, и наше образцовое учебное заведение превратится в рассадник своеволия и безнравственности.