Роковая тайна сестер Бронте

Митрофанова Екатерина Борисовна

Даже не знаю, что на меня нашло тогда, а главное – отчего это случилось, но тотчас по свершении сего таинственного происшествия мне внезапно явилась дерзкая мысль, что сам Господь послал мне условный знак. В самом деле, все было настолько странным, что я не могла подыскать этому иного, более логичного объяснения, и моя первоначальная догадка укреплялась во мне с каждым днем все сильнее, до тех пор, пока не превратилась в непоколебимое убеждение. Определенно, то было знамение свыше, не иначе.

Сказав это, Элизабет внезапно побледнела, глаза ее закатились. Казалось, она была близка к тому, чтобы лишиться сознания. Сестры заботливо взяли ее под руки

с двух сторон, чтобы предотвратить падение. Через какое-то время взгляд Элизабет прояснился, а лицо обрело прежнюю живость.

– Что с тобой, Лиззи? – спросила Мария, побледневшая, должно быть, не меньше Элизабет. – Тебе было нехорошо?

– Это просто невероятно! – Элизабет судорожно дышала. – Я снова его увидела!

– Увидела что? – в один голос повторили ее сестры.

– Видение! То же самое, что и в тот день! Поразительные вещи случаются на свете! – голос Элизабет звучал возбужденно и сбивчиво. – Словно бы небесные силы затеяли со мною некую коварную игру! Все было точь-в-точь, как тогда, в первый раз! Могу поклясться! Но – увы; я опять не помню подробностей. Прошлое вновь всплыло в памяти – столь отчетливо, реально, что мне стало не по себе. Призрачное видение, вызванное к жизни под наплывом воспоминаний, мгновенно втиснулось в мое сознание и, казалось, навсегда запечатлелось в нем и уже не сможет выбраться на волю, будто бы огражденное со всех сторон непроницаемой огненной каймой. Но – нет! Оно лишь мимоходом, невзначай напомнило о себе и тут же бесследно исчезло – точно легкая, прозрачная струйка дыма взвилась в поднебесье…

И все же, как бы то ни было, из всей этой лихо ускользнувшей вереницы всевозможных символов и намеков моего видения ясно одно: над нашим семейством безраздельно довлеют роковые силы. Нечто вроде своеобразного проклятия, зависшего над нашим добрым родом и неотступно сопровождающего каждого его представителя по жизненному пути. Этот закон или принцип – не знаю, какое из этих понятий здесь больше подходит, – уже начал свое разрушительное действие. Так что все, что остается всем нам, – покорное смирение перед Неизбежностью.

– Ну, полно, полно! Бог с тобой, Лиззи! – вмешалась Шарлотта. – Все, что ты нам сейчас сообщила – о небесном знамении, роковых силах и родовом проклятии, – не более чем твои собственные домыслы. Будет лучше, если ты как можно скорее перестанешь думать о смысле своего злополучного видения и отвлечешься на что-нибудь другое… Что же рассказала тебе Кэтрин Моорлэнд в тот знаменательный день? Мы с Марией просто сгораем от любопытства!

– Ах, да! – воскликнула Элизабет, внезапно очнувшись от своих невеселых мыслей. – Я, кажется, совсем забыла про Кэтрин… А между тем это несправедливо: нужно отдать ей должное, ведь она была единственным существом, вспомнившим обо мне в то ужасное время… Особенно несносным оказался вечер того злосчастного дня. Мария, которая не была в курсе всех моих тайных мучений, похоже, решила провести час досуга в более подходящей компании, чем моя. Она сидела на коленях возле одного из каминов и, насколько я сумела разобрать в игривых бликах огня, ложившихся на все ближайшее окружение, помогала одной из младших воспитанниц выучить стих из Священного Писания. Помнится, меня взяла страшная досада на мою сестрицу за то, что она оставила меня наедине с мрачными мыслями, которые одолевали меня с нарастающей силой. Я чувствовала себя всеми покинутой и забытой, а потому – бесконечно несчастной.

И вот я сидела за столом в благословенном одиночестве, пребывая

в самом скверном расположении духа, и упивалась жалостью к самой себе, пока не заметила силуэт девичьей фигуры, склонившейся ко мне… Я тотчас узнала угловатые контуры этой фигуры: они могли принадлежать только одной из всех воспитанниц коуэн-бриджской школы – Кэтрин Моорлэнд. Так оно и оказалось. Кэтрин мягко обхватила руками мои плечи, осторожно склонила голову к самому моему уху и спросила приглушенным мягким шепотом, с чего это мне вдруг вздумалось проводить драгоценное время досуга в праздном уединении, без всякой видимой пользы, предавшись совершенно никчемному «внутреннему самоуничтожению» – так она изволила окрестить мое бесконечное отчаяние.

Не будь моя печаль столь неизмеримо глубока, меня, должно быть, тронуло бы столь неожиданное, лестное внимание, проявленное к моей персоне, и эта попытка Кэтрин как-то встряхнуть меня, отвлечь от опостылевших гнетущих мыслей, несомненно, увенчалась бы успехом. Но в тот злополучный вечер мое настроение было настолько скверным, что у меня не было ни малейшего желания одаривать кого-либо притворной любезностью. Я постаралась наглядно продемонстрировать Кэтрин Моорлэнд, насколько я склонна нынче к проявлению учтивости: поспешно отвернулась лицом к стене, оставив ее укоризненную реплику без всякого внимания, и продолжала упорное единоборство с собственной скорбью.

Но Кэтрин Моорлэнд оказалась не и тех, кто легко соглашается с поражением. Как бы невзначай она поведала мне о том, что на протяжении довольно длительного периода времени занимало мои мысли: она поделилась со мной сокровенной тайной своего происхождения.

Кэтрин сообщила мне по секрету весьма любопытные сведения о себе, которые, впрочем, как я уже недавно сказала вам, мне довелось узнать ранее из откровенной беседы ее самых близких подруг. Теперь же я вновь услышала эту невероятнейшую историю, только на сей раз – во всех красочных подробностях…

Со слов Кэтрин Моорлэнд я с предельной ясностью осознала ту простую истину, которая еще недавно казалась непостижимой: моя маленькая, с виду невзрачная собеседница в действительности оказалась знатной особой, в чьих жилах течет благородная кровь. Как выяснилось далее, к пущему моему удивлению, ее происхождение отличает немалое сходство с нашим – разумеется, если не брать в расчет положение, богатство и прочие столь же важные привилегии ее семьи. Оказалось, Кэтрин – вовсе не чистокровная англичанка, какими являются большинство воспитанниц этого пансиона. На самом же деле ее происхождение смешанное – англо-ирландское, равно, как и наше. Только у нее ирландские корни с материнской стороны, тогда как у нас – наоборот – с отцовской.

Мать Кэтрин переехала в Англию незадолго до замужества и умерла вскоре после рождения дочери – второго ребенка в семье. В нашей беседе Кэтрин будто бы невзначай обмолвилась о своем старшем брате. Явная неохота, с какой она упомянула о нем, не оставила сомнений в том, что эта тема ей неприятна. Кэтрин тотчас же пожалела о своем излишнем многословии и более к этому не возвращалась… Так вот, по словам очевидцев, миссис Моорлэнд сгубил суровый климат северной Англии и нелегкая доля жены священника, однако, как полагает Кэтрин, здесь кроются иные причины, о которых она столь же деликатно умолчала. Она еще что-то говорила о родственниках своей матери – тех, что остались в Ирландии: по всей вероятности, они и сейчас живут там. Кажется, в своем провинциальном кругу они слывут вполне достойными и отнюдь не бедными людьми.