Роковая женщина
Шрифт:
— У меня нет никаких проблем.
— Я слышал… впрочем, неважно, что я слышал. — У двери он задержался. Взгляд его был серьезен. — Если Артур сделал то, что я думаю, не пренебрегайте этим, Алекса. Это был дар любви. Может быть, самый ценный из всех, что он вам оставил. Кто бы мог подумать, что старик способен на такой романтический поступок! — Он отвел взгляд. — Когда все будет кончено, — тихо сказал он, — возможно, мы сможем узнать друг друга немного лучше, поговорить о чем-то ином, кроме состояния Баннермэнов. Я бы очень
Я тоже, подумала Алекса. Чем больше она узнавала Букера, тем сильнее он ей нравился, но ей трудно было даже представить, что насущные проблемы когда-то закончатся. Пройдут годы, прежде чем они разрешатся, если они разрешатся вообще, как утверждает Стерн, а Букер, несмотря на его очевидную симпатию к ней, был на стороне противника.
— Возможно, — сказала она, позволив ему — и себе — мгновение надежды. — Но до этого пройдет много времени.
— Я человек очень терпеливый. И воспринимаю это как проявление сдержанного оптимизма, если вы не возражаете.
Она улыбнулась. — Не возражаю.
— Хорошо. — Он помолчал. — Будьте осторожны, Алекса. Я знаю, что говорю.
Он вышел. В тот же миг, когда за ним захлопнулась дверь, она разрыдалась, как будто стремилась наверстать все годы, что она не плакала, словно сегодня был день похорон отца, и она делала то, что действительно хотела сделать, словно она стояла над могилой Артура, и не сдерживала упрямо свои чувства, чтобы не выказать их перед его родными.
Теперь она знала, как сильно Артур ее любил. Она не предаст его, чего бы это им стоило.
Букер мрачно разглядывал свои ботинки, избегая смотреть Роберту в глаза. Он больше не был уверен, на какой он стороне, впервые в жизни, и чувство, которое он при этом испытывал, было весьма тошнотворным.
— Похоже, она вела совершенно обычную жизнь, — сказал он по возможности твердо.
— Мне следовало послать кого-то другого.
— Роберт, никто бы не нашел того, чего я не нашел. Ничего важного. — Про себя Букер вздохнул. Никогда раньше он не обманывал клиента, тем более члена семьи Баннермэнов. И он чувствовал себя так, словно шел по канату над Ниагарским водопадом.
— Никаких приятелей?
— Школьная футбольная звезда. Я с ним разговаривал. Довольно милый парень, желает ей добра. Послушай, какая разница, даже если бы она переспала с целой командой? Она — не кандидатка в святые.
— Ну, должен сказать, что на это не похоже. А ты ничего не скрываешь, приятель, так, на всякий случай?
— С чего бы я должен что-то скрывать? — Букер надеялся, что его вина не очевидна.
— Представления не имею.
— Я тоже.
— Надеюсь, что нет, — нетерпеливо фыркнул Роберт. — Расскажи мне об этом — как его? — Ла Гранже.
— Что же, это, как тебе известно, типичный среднезападный маленький город…
— Оставь
— Я имел в виду, что это типичный маленький город… полный сплетен. Все друг друга знают.
— И каковы сплетни о прекрасной мисс Уолден?
— Ничего особенного. Я разговаривал с ее школьным возлюбленным, парнем по фамилии Цубер.
— И?
— Похоже, они убегали вместе.
— Ага! Это уже сексуальный скандал. Это кое-что.
— Ну, вряд ли это можно назвать сексуальным скандалом. Они успели удалиться только на сотню миль, прежде чем родители вернули их домой. Все были ужасно расстроены. Но я не вижу для этого никаких весомых причин. Все было совершенно невинно.
— Сколько ей было лет?
— Шестнадцать, или около того. Как раз в том возрасте, когда подростки творят такие вещи.
— Ты собираешься выступить как знаток детской психологии? Кончай с этим.
— Ну, вскоре после этого эпизода ее отец умер. Покончил с собой.
— И это ты называешь «обычной жизнью»? Как он это сделал?
— Застрелился. Похоже, это был человек, склонный к депрессии, то, что называется «тип А».
— Ты выводишь меня из терпения, Мартин. Когда мне понадобится психологический анализ, я о нем попрошу. Он покончил с собой из-за того, что она убежала?
— Да, это могло быть решающим фактором.
— Вот почему она никогда не возвращается домой?
— Думаю, так, Роберт. Печальные воспоминания и сильная доза вины. Я говорил с ее матерью. Алекса восприняла смерть отца очень тяжело, но у меня не создалось впечатления, что ее кто-то обвинял, кроме нее самой. Я начал некоторые расследования, но не уверен, что они приведут к тому, что ты ищешь.
— Проклятье, — сказал Роберт. — Я надеялся на нечто большее. — Он вздохнул. — Ты видел газеты?
— Большую часть.
— Невероятный скандал, а? Мы на первой полосе каждой чертовой газеты с рассказом о ее браке. Господи Иисусе, позавчера эта история попала даже на первую полосу этой траханой «Нью-Йорк таймс»! Мы не можем без конца повторять «Без комментариев». Тед Коппел приглашал меня выступить в «Ночной линии». Вокруг моей квартиры толпятся репортеры. По меньшей мере двое нацелились писать книгу об этом. Между прочим, звонил президент.
— Президент Соединенных Штатов?
— Конечно, президент Соединенных Штатов, Мартин. У нас что, есть какой-то другой? Он хотел поблагодарить меня за то, что из-за нас газеты перестали кричать о бюджетном кризисе! Мы стали посмешищем в Белом доме. Звонил даже этот ничтожный лицемер Бо Рэндольф, как будто он все еще член семьи! Подумать только, этот сукин сын, актеришка, без грамма мозгов в его проклятой голове, выдвигается в губернаторы Калифорнии. И, вероятно, победит. Господи!