Роковое наследство
Шрифт:
Лица Венеры не было видно, его закрывала дымка.
Картина была полна жизни – и тайны. Художник сумел передать животную грубость гомеровского фанфарона, посмевшего святотатственно посягнуть на неземное совершенство.
Из облака вырывался, казалось, стон богини.
Ренье стоял у мольберта и выписывал мускулатуру Диомеда, сильного, красивого и глупого, каким и должен быть мужчина, наносящий удар Венере.
Художнику позировал натурщик, вернее – натурщики, поскольку прекрасное в живописи зачастую складывается из отдельных кусков.
Для одного только тела Диомеда моделями Ренье служили фигуры двух мужчин.
Натурщики были презанятными типами, хотя, понятно, мало походили на античных героев и полубогов. Один из этих людей стоял без панталон, оголив великолепные ноги; он продавал Ренье свои аяксовы [15] ляжки. Другой, напротив, был в штанах, зато без сюртука, жилета и рубашки; этот сдавал внаём атлетическую грудь.
14
Диомед – сын Тидея – именовался также Тидидом.
15
Аякс – в древнегреческой мифологии один из самых сильных и отважных героев троянской войны.
Им обоим было лет по сорок.
Ноги звались Амедеем Симилором, торс – Эшалотом.
Позади Эшалота висела порядочных размеров латаная-перелатаная сумка, принадлежавшая видимо, обоим натурщикам.
– Можешь курить трубку, если хочешь, – обратился Ренье к ногам, – а ты, торс, не двигайся.
Эшалот, только что косившийся на сумку и явно собиравшийся подойти к ней, покорно замер на месте.
– Чтобы закурить трубку, ее надо сперва набить, – вкрадчиво заговорил Симилор. – А для этого, хозяин, требуется табачок.
– Возьми в банке, – не поворачивая головы, ответил Ренье.
Симилор послушно потянулся к банке и набил сначала трубку, а потом и мешочек под мышкой жилета – и это несмотря на осуждающие взгляды более целомудренного Эшалота.
– Известное дело, – произнес Симилор, чиркнув спичкой, – одни художники любят разговаривать с натурщиками, другие – нет. Мы с Эшалотом приспосабливаемся, как можем... А что нам еще остается после того, как мы потеряли то блестящее положение, которое занимали в свете, утратив одновременно и немалые богатства, из-за чего и принуждены теперь тяжким трудом зарабатывать себе на жизнь.
Симилор выражался очень изысканно. Слушая его, Эшалот не скрывал своего восхищения.
– Амедей, он только рот откроет, – прошептал Эшалот, – и тем, кто понимает, сразу ясно: человек получил начальное образование!
– Так, стало быть, – улыбнулся Ренье, не наслушавшийся еще сплетен, гулявших по парижским мастерским, – вы занимали прежде неплохое положение?
– Эшалот немало преуспел в аптекарском деле, – ответил Симилор, – а я – в театрах и учебных заведениях, по части бальных танцев, фехтования, гимнастики, осанки и так далее, с дипломами, между прочим!
– И всеми этими искусствами он владеет с одинаковым блеском, – ввернул Эшалот.
– Не двигайся, – осадил его Ренье, – я делаю набросок грудных мышц. А что вы мне тут давеча болтали про Черные Мантии? Я справлялся, говорят, все это сказки для дураков.
Симилор надул свои впалые щеки и выпустил густое облако дыма.
– Нет
Ренье прервал работу и внимательно посмотрел на Симилора.
Тот был наделен фантастическим уродством парижских бродяг, этих цветов, произрастающих на мусорных кучах великого города: ниспадающие на узкий лоб желтые космы, обезьяний нос, в зубах – трубка, взгляд идиота с проблеском гениальности – и при всем том бездна тщеславия.
Почувствовав, что художник изучает его лицо, Симилор приосанился и, позабыв о своих голых ляжках, попытался было засунуть руки в карманы.
– Людям, представителям творческих профессий или заурядным мещанам, непривычно видеть знаменитостей без гроша за душой, лишившихся по воле рока всего того, что они имели, – патетически проговорил Амедей. – А насчет Черных Мантий – все истинная правда, – добавил он. – Я видел их – вот как сейчас вижу вас. Не имея отношения к убийствам и прочим гнусностям – а они мастера на такие дела! – я, однако, глубоко внедрился в организацию этих негодяев и знаю всю их подноготную; люди там не лыком шиты: все маркизы, графини, банкиры, начальники канцелярий крупнейших министерств; все эти господа – с образованием. Есть среди них и комиссары полиции, и судьи – чтобы смягчить удар в случае провала какой-нибудь операции...
Выпалив эту тираду, Симилор перевел дух. Эшалот воспользовался паузой и прошептал:
– Слыхали, как говорит?! Не будь он кутилой и бабником, я б с таким напарником горя не знал.
Любопытно заметить, что, несмотря на комичность разглагольствований Симилора, юный живописец почти не смеялся.
Казалось, он пытался уловить в болтовне натурщика какой-то смысл; мозг молодого человека напряженно работал.
– Напряги правую руку! – велел Ренье Эшалоту. – Сильнее! Чтобы рельефно проступили мышцы... Да, занятная история! Стало быть, вы оба в прошлом – разбойники?
– Вот еще... – начал было Эшалот.
Симилор, перебив приятеля, напыщенно произнес:
– Мы имели возможность ими стать, но врожденная деликатность не позволила нам ступить на сию скользкую стезю.
– Значит, вы служили в полиции? – спросил Ренье. Оба друга резко выпрямились, и снова ответил Симилор:
– Если художник изволит платить пятьдесят су за сеанс, это еще не дает господину живописцу права оскорблять натурщика. В трудную минуту порядочный молодой человек может позволить себе слегка отступить от общепринятых правил, но он никогда не станет продаваться властям!
Эшалот приложил руку к сердцу в знак того, что все сказанное – чистейшая правда, и тихо добавил:
– К тому же полицейские пошлют вас подальше, если у вас нет знакомств в префектуре.
– Бедные, но добродетельные люди, – произнес Ренье, – примите мои глубочайшие извинения вместе с чаевыми. Ваша очередь, господин Симилор, требуется ваше бедро. Вы, наверное, сильно удивитесь, если я скажу вам, что в Италии тоже существуют Черные Мантии.
– Черт побери! – хором воскликнули оба натурщика. – Нам это отлично известно!