Роковое наследство
Шрифт:
— Все это может быть и верно, — согласился Дьюит. — Однако статистики доказали, что большую часть тяжелых преступлений совершают люди, моральные устои которых подорваны пьянством или наркотиками. Зачем вы ходили в Коннемару?
— Это вам тоже уже известно? Просто решил посетить крепость. Она очень популярна у туристов. Но, вижу, вы мне не верите. И вы совершенно правы. Могу я попросить еще вина?
— Наливайте сами.
Залпом опрокинув стакан и обтерев губы, он откровенно признался:
— Я ездил в Коннемару, чтобы поговорить с миссис Девин. Она тетушка Гилен и готова поклясться…
— Я тоже разговаривал с ней, — перебил его Дьюит. — Но даже
— Но она не убивала, этого не могло быть! — воскликнул Эррис с несвойственной ему горячностью.
— Вы ездили к миссис Девин потому, что не хуже меня понимаете, что Гилен окажется в очень затруднительном положении, когда ее привлекут к суду присяжных. Им будет совсем нетрудно заключить, что она, независимо от ее показаний, могла находиться в доме в ночь со вторника на среду и что у нее были достаточные основания для убийства обеих сестер, ведь все обстоятельства дела сходятся на том, что она и никто другой совершила преступление. Возможно, хороший адвокат с большими связями сумеет ее как-то вытащить. Однако на ней вечно останется подозрение, даже если ее оправдают за отсутствием достаточного количества улик. Но дело даже не в том. Главное, что мы должны быть уверены в ее виновности или непричастности.
— Но почему, почему так уж важно знать, что и как там происходило? — При этом Эррис указал вниз, на пол, под которым находились на первом этаже спальни обеих сестер.
— Если она невиновна, мы должны ей помочь; если же виновата, то наша помощь тем более необходима.
— Как необходима? Мы что, должны помочь ей бежать? Что мы можем еще предпринять?
— Тому, кто убил, нельзя помогать скрыться, — задумчиво сказал Дьюит. — В любом случае нужно привлечь его к ответственности. Но это возмездие не должно быть местью, убивающей душу… Если бы вы хоть раз заглянули в камеру смертников, то поняли бы, что я имею в виду.
— Как будто я не могу этого себе представить, не увидев Гилен в тюрьме! Если дойдет до этого, я заявлю, что я убийца! — Нетерпеливым движением руки Эррис заставил Дьюита, пытавшегося вставить слово, замолчать, и продолжил: — Не беспокойтесь, я это сумею сделать безупречно. Не буду почти ничего говорить и не дам вовлечь себя в подробности. Буду упрямо бормотать одно и то же, как психопат. Эту комедию мне сыграть не трудно, ибо это вследствие злоупотребления алкоголем уже почти правда. Вы знаете, что такое поэт? Известно ли вам, почему Шекспир смог создать такую убедительную галерею убийц, извергов, кровожадных королей и мучителей? Потому что все они жили в нем! Если бы он не создал их силой своего искусства, я побоялся бы встретить его в одном из темных переулков Лондона. Гораздо больше Шекспиров окончили свою жизнь на электрических стульях, чем это известно вашей премудрости, господин правозащитник!
— Вам надо бы меньше пить, — сказал Дьюит. — Но если все-таки Гилен…
Он не договорил, быстро подошел к двери и резко ее распахнул. За дверью стояла Гилен.
— Входите же, — приказал он, — Зачем стоять за дверью и слушать, что о вас говорят. Можете устроиться поудобнее. — И придвинул ей кресло.
Ее лицо, обрамленное густыми рыжими волосами, было сегодня необычно бледно, как будто запудрено мукой. Широко расставленные глаза с косым разрезом напомнили Дьюиту портреты в залах замка Коннемары. Дамы, изображенные на них, жили в давно минувшие времена, когда верили во всемогущество Бога и Дьявола,
Эррис высказал то же самое вслух:
— Сегодня вы хороши, как молодая ведьма, Гилен. В средние века вас сожгли бы на костре только за внешность.
Дьюит перевел взгляд с глубокого выреза ее платья, открывавшего высокий бюст, на шею, которая была длиннее и тоньше, чем у большинства женщин. На грудь ниспадала тяжелая серебряная цепь, такой же браслет висел на кисти. Дьюит вспомнил вдруг о черной бусине-кулоне. Он совсем забыл спросить у Гилен, знакома ли она ей. Он вынул ее из ящика стола и поднял, так что она заиграла красным, однако Гилен не обратила на нее особого внимания.
— Пустяковая безделушка, — отмахнулась она.
— Вы наверняка слышали все, что мы о вас говорили, — сказал Дьюит, пряча бусину в пакетик, чтобы передать потом О'Брайену. — Не скажете ли вы нам, что вы думаете обо всем этом?
— Я не убивала ни Энн, ни Лайну, — коротко ответила она.
— А как насчет намерения Эрриса взять вину на, себя, чтобы спасти вас от обвинения?
— Не нужно так пить, тогда не придет подобная чушь в голову, — холодно возразила Гилен.
— Вчера я написал лучшие стихи из всех, что у меня когда-либо складывались, — сказал Эррис. — Но они пришли мне в голову только потому, что все свои мысли я утопил в вине. Эх вы и ваша трезвая рассудительность! Я бы повесился, если бы должен был жить, как вы.
— Ну и вешайтесь. По крайней мере, тогда вы перестанете пороть ерунду, — невозмутимо сказала она.
Эррис, ничуть не задетый, встал.
— Вот теперь я начинаю верить, что вы — убийца! — С этими словами он закрыл за собой дверь.
— Бедняга, — заключил Дьюит.
— Мерзкий пьяница, которого я не коснусь даже каминными щипцами, так он мне противен. — Гилен передернуло от отвращения. — Меня вырвало бы, если бы пришлось долго находиться рядом с ним. И такие люди живут на воле!
— Но он хочет пойти за вас в тюрьму, Гилен.
— Хочет, хочет! Да если и в самом деле дойдет до этого, то он не сможет даже опустить письмо в ящик. Мечтать, болтать, обещать, фантазировать — в этом он гениален. Но столкнувшись нос к носу с действительностью, он сразу никуда не годится.
— Он вам нравился когда-нибудь?
— Когда он тут появился, я сначала восхищалась им. Но когда он начал напиваться до бесчувствия. И все его пакости, которые он выдает за глубокие мысли, вся эта муть о бессмертии души… Боже мой! Если кто-то может все это вынести без отвращения, то я сказала бы, что он явно не в своем уме.
— Было бы очень хорошо, если вы и правда никак не участвовали в этом преступлении.
Дьюит взял ее за плечи и долго смотрел в лицо. Он увидел, как слегка дернулся левый угол ее рта, и в эту минуту почувствовал к ней глубокую благодарность, как всегда при встрече с женщиной, способной увлечь его своей незаурядностью, дать ему разрядку, без которой трудно выдержать повседневность. Такая встреча была подобна редкой книге, концерту для рояля с оркестром, великолепному ландшафту, в общем, всему тому, от чего он никогда не смог бы отказаться, потому что без таких праздников жизнь стала бы бесконечно тяжелой цепью дней и ночей и не было бы смысла влачить ее дальше. В жизни он встречал немало женщин, и неожиданно оказалось, что Гилен могла стать той, что не забывается, в отличие от сотен заурядных лиц.