Роковой круиз

Митчард Жаклин

Нет. Тем не менее она не может лгать.

Кэмми вновь ощутила себя, крошечную и слабую, в объятиях Мишеля. Он был худощавым, но таким сильным. Когда он прижимал ее к себе, он одновременно и нуждался в ней, и защищал ее. Она была податливой, как свежий листок. Впервые в жизни Кэмми ощущала столь полное желание обладать и отдаваться. Если бы в тот момент желание бросило ее в бездонный колодец чувств, она без колебаний шагнула бы в него, даже зная, что оттуда нет возврата. Теперь это воспоминание утратило яркость и рельефность. Она не

знает, кем является Мишель на самом деле. И она не готова к продолжению отношений. Ей придется осторожно распутать эту ситуацию, как будто извлекая серьгу из узора дорогого свитера, за который та зацепилась.

Но ей все равно было стыдно.

Но извиняться друг перед другом им было не в чем.

Кэмми надеялась, что пройдет время и какая-нибудь островитянка, подруга или бывшая любовница Мишеля, подарит ему детей, станет помогать ему, заботиться о нем, говорить ласковые слова этому милому человеку. По крайней мере, он этого заслуживает. При мысли об этом ее бросило в жар. Но, сделав усилие, она успокоилась. Может, он вообще не хотел никогда больше видеть ее? И чтобы она тоже видела его? Разумеется, Мишель не хочет их встречи. Вспышка страсти между двумя здоровыми молодыми животными. Все должно было на этом закончиться. Но потом вмешалась безжалостная судьба сделав каждое прикосновение и слово весомым и рельефным, и вся история обрела законченные формы вышедшей из-под резца скульптора статуи, к которой Кэмми льнула всем телом не только под испепеляющими лучами солнца на «Опусе», но даже в прохладе своей спальни, когда погружалась в исковерканные сознанием сны. В тот миг, когда Кэмми увидела фотографию Мишеля, четко очерченные границы происшедшего стали расплываться, превращая заключенное в них содержание в мутное пятно, которому предстояло и вовсе исчезнуть под давлением неумолимой реальности.

Или она всего лишь подводит логическую базу под свои страхи?

Если даже и так, это все равно заставляло ее взглянуть правде в лицо.

Она позволила себе ощутить вкус того, что связывало ее и Мишеля, и это был вкус морской воды и слез.

Кэмми осторожно положила снимок и записку Мишеля сначала в маленький конверт, потом в картонный вместе с большой фотографией. Она прошла в кабинет Джима и поместила все это в глубины просторной корзины для бумаг возле стола, под груду уже набросанного в нее мусора, чтобы отец ничего не заметил. Затем она вернулась в свою комнату и закрыла за собой дверь. Через несколько мгновений Кэмми заснула.

На следующее утро Трейси разбудил шум мусоровоза.

Опять.

Раньше мусор забирали по понедельникам. Теперь это была пятница, и она никак не могла перестроиться. Тед начал встречаться с девушкой и поздно возвращался домой. Иногда он выносил большой мешок с мусором, но забывал собрать пакеты из корзин для бумаг и мелкого мусора. Крикнув рабочим, чтобы они подождали, Трейси заметалась по дому, сгребая пакеты из ванной, кабинета и спален — своей и Теда, завязывая

их на бегу. Она не стала заглядывать в комнату Кэмми, зная, что дочь проспит до обеда, что не отменяло для нее послеобеденного сна. Трейси примчалась к грузовику и протянула пакеты молодому человеку, балансирующему на краю утробы мусоровоза и как раз высыпающему в его чрево содержимое большого бака.

Тут она увидела, что из дома в одних боксерках и обрезанной футболке вылетела Кэмми.

— Нет! — крикнула дочь. — Они уже забрали мусор?

— Да, — ответила Трейси. — Кроме вот этого. — Она указала на связку пакетов, которые только что вручила рабочему.

— Бросьте их! — завопила Кэмми, пытаясь перекричать рев мусоровоза. — Простите, пожалуйста! Бросьте эти пакеты! Отдайте их мне!

Выразительно пожав плечами, парень уронил пакеты на лужайку.

Кэмми упала на колени, лихорадочно разрывая пакеты. Одноразовые бритвы, смятые салфетки и обертки от мыла разлетелись по подъездной дорожке. Грузовик, оглушительно визжа тормозами, остановился возле следующего дома. Трейси огляделась. Семь часов утра. Никого из соседей не было видно. Она сбегала за садовым мешком в гараж и начала стремительно собирать мусор по мере того, как Кэмми отбрасывала один истерзанный пакет и принималась за другой. Смятая бумага, обертки от батончиков, синьки с чертежами продолжали усеивать лужайку.

Наконец Кэмми заметила край конверта с изображением бугенвиллеи и схватила его. Номер, написанный от руки на ярлычке, приклеенном к конверту, не размазался. Его все еще можно было прочитать! Сидя среди груды бумажных полотенец и яблочных огрызков, Кэмми прижала большой конверт сперва к груди, а затем, закрыв глаза, к щеке. Трейси бесшумно двигалась вокруг, спеша собрать мусор, пока его не разнесло поднимающимся ветром. Трепещущие на деревьях листья и металлический привкус, который явно ощущался в воздухе, свидетельствовали о приближении дождя. Дорожка, усеянная промокшими салфетками, не казалась Трейси привлекательной.

Кэмми как будто очнулась и подняла голову к веткам каштана, посаженного отцом в честь ее рождения. Ей показалось, что прошло много месяцев, быть может, целый год, с тех пор как она выбежала в раннее летнее утро. Появилось ощущение, что уже должно быть холодно, что пора ехать в колледж. Но это было не так. В воздухе, теплом и душном, пахло свежескошенной травой. Дерево огромным веером раскинулось над ней своей блестящей кроной, лишь кое-где тронутой желтизной. Горстка хрустящих коричневых листьев и лопнувших скорлупок лежала на земле у ствола. Этого не могло быть, но это все еще был август. Все еще лето.

Кэмми, дрожа, открыла картонный конверт. Хотя она трясла пакеты изо всех сил, он не потерялся: глубоко внутри лежал маленький светло-зеленый конверт.

26 июля,

Лейк Форест, Иллинойс