Роковой оберег Марины Цветаевой
Шрифт:
Марина до боли закусила губу, глядя на крепко сбитого парня, лежащего на кровати, с такими родными чертами лица, все больше и больше напоминавшими ее жестокого Арлекина.
— Хорошо, Мур, я поеду, только не кричи, на нас смотрят. Я стою помехой на твоем пути, но я этого не хочу, надо устранить препятствие.
— Подумайте об этом, — согласился Мур, снова погружаясь в книгу.
Хозяйка перестала возиться с посудой и во все глаза смотрела на странных постояльцев. Если бы ее Гришка посмел так кричать на мать, она бы взяла хорошую хворостину и перетянула его пониже спины, а эта, интеллигентная, только не по русски под нос себе что то бормочет, мур да мур, вроде как успокаивает. И смотрит как то искоса, как будто виновата. Ссору постояльцев прервал вернувшийся с улицы хозяин. Оказывается, на колхозном поле собирают картошку, и всем, кто вызовется работать, дадут по буханке хлеба. Марина забрала у Мура из рук книгу и мягко, но настойчиво проговорила:
— Сходи, Мурлыка, поработай. Буханка хлеба не лишняя.
Нехотя поднявшись
Вернувшиеся с работ хозяева нашли постоялицу висящей в сенях. Чтобы не травмировать Мура, его не пустили в дом, и сын Цветаевой, дождавшись на улице, когда вынесут тело матери, тщательно отутюжил брюки и ушел ночевать к приятелю Сикорскому. Молодой человек всегда следил за своим внешним видом и уделял одежде повышенное внимание. На похороны Георгий Эфрон не пошел, хотя находился в Елабуге, и точного места захоронения великого русского поэта Марины Ивановны Цветаевой до сих пор найти не удалось. Через две недели Георгия определили в Чистопольский дом интернат, а еще через неделю Мур записал в своем аккуратном, без единой помарки, дневнике: «Льет дождь. Думаю купить сапоги. Грязь страшная. Страшно все надоело. Что сейчас бы делал с мамой? Au fond [4] она совершенно правильно поступила, дальше было бы позорное существование. Конечно, авторучки стащили. Пришла открытка от В. Сикорского. Нужно написать ему доверенность на получение в милиции каких то драгоценностей М. И. Сейчас напишу…»
4
В сущности (фр).
Из Чистополя, собрав бумаги Цветаевой, Мур уехал сначала в Москву, а потом в Ташкент, где, не привыкший голодать, обокрал старуху, сдававшую ему угол. Дело замяли — похлопотали писатели, и Георгий Эфрон вернулся в Москву. Некоторое время жил, продавая материалы из материнского архива и жалуясь знакомым на Марину Ивановну, предавшую его в тяжелую годину. В судьбе юноши принял деятельное участие Алексей Толстой, пристроив сына поэта Цветаевой в Литературный институт. Но о брони, которой в Литинституте не было, красный граф то ли забыл, то ли не подумал, и Мура призвали на фронт. Будучи поэтом и, как каждый великий поэт — пророком, Марина как то сказала, что мальчиков надо баловать, им, может, на войну придется…
После первого боя под деревней Друйка в книге учета полка была сделана запись: «Красноармеец Георгий Эфрон убыл в медсанбат по ранению 7.7.44 г». О дальнейшей судьбе Мура ничего не известно. Однако находятся свидетели, знавшие юношу в эмиграции, которые утверждают, что встречали сына Марины Цветаевой после войны в Париже.
Место для встречи с французом было выбрано со знанием дела. Рядом с кафе располагалась заправочная станция, куда мы свернули с МКАД. Здесь, на парковочной площадке, нам было видно все, что происходит вокруг придорожного кафе. Мы с Василием просидели в засаде совсем недолго, когда к условленному месту подъехал роскошный «Роллс Ройс». Первым из машины вышел шофер и поспешил открыть дверцу со стороны пассажира, чтобы выпустить заметно нервничающего Франсуа Лурье. Когда художник в сопровождении водителя скрылся за дверью кафе, Василий удвоил внимание.
— Скорее всего, она уже где то здесь, — разглядывая фигуру присевшего на корточки на парковке бомжа, проговорил он. — Мужик не прав. К утру околеет.
Точно услышав слова Шаха, бродяга поднялся на нетвердые ноги и двинулся наперерез летящей на всех парах зеленой «Ниве». Машина пыталась избежать столкновения, но нетрезвый пьянчужка все таки не удержался на ногах и, поскользнувшись, покатился под колеса. Скрипнули тормоза, машина проехала еще несколько метров и остановилась. Из под капота выглядывали стоптанные кроссовки. Кроссовки не двигались, и это был плохой знак. Водитель высунулся по пояс из окна, увидел под машиной неподвижное тело и понял, что дело неладно. Распахнулась дверца, и из салона выпрыгнул Мамаев. Он бросился к лежащему на снегу человеку и попытался вытащить пострадавшего из под колес. Что случилось в следующее мгновение, я не поняла, но Мамай вдруг дернулся, схватился за бок и завалился на снег. «Электрошокером приложила», — пояснил Василий, продолжая бесстрастно наблюдать за происходящим. Между тем сбитый бомж ожил, выполз из под машины, склонился к Мамаеву и некоторое время так стоял. Потом выпрямился, огляделся по сторонам и со всех ног бросился бежать за угол кафе.
— Вот черт, — выругался Василий, ударяя по газам.
Он вылетел со стоянки, с ходу набрав скорость, и так, на скорости, врезался в машину отца. Раздался грохот, скрежет железа, я почувствовала резкую боль в колене, и все заволокла черная тьма. Очнулась я в тот момент, когда Василий выползал через разбитое лобовое стекло на воздух. Дверь заклинило, и выбраться нормальным путем не представлялось возможным. Болела нога, шумело в голове и двоилось в глазах, но это не помешало мне двинуться следом за Шахом. На улице свежий морозный воздух сделал свое дело. Мне стало значительно лучше. Обтерев лицо снегом, я более менее пришла в себя и, пошатываясь, поплелась к разбитой машине отчима. Сработавшая подушка безопасности скрывала лежащего на руле человека, и было непонятно, жив он или нет. Василий открыл дверцу и начал вытаскивать водителя из салона. Тот тряпичной куклой повис у Шаха на руках, должно быть, пребывая без сознания. Голова пострадавшего в низко надвинутой на глаза трикотажной шапке моталась из стороны в сторону, как увядший тюльпан на стебельке, руки, мешаясь, топорщились в стороны, ноги волочились корабельными канатами. Василий все таки справился с трудностями транспортировки, кое как дотащил и уложил бродягу на обочину, но тот вдруг изловчился и с силой ударил спасателя головой в переносицу. От неожиданности Шах схватился за лицо и завалился на спину, а бродяга бросился бежать в сторону леса. Тут же сорвавшаяся с места зеленая «Нива» нагнала беглеца и на этот раз действительно ударила сзади капотом по спине. Должно быть, Мамай горел желанием отомстить обидчику за разряд электрошокера, который никак не ожидал получить в бок. Подбежав к бесчувственному телу сбитого бродяги, Василий сдернул с головы его черную шапку, и светлые волнистые кудри рассыпались по снегу. Вероника открыла глаза и прошептала:
— Вызовите «Скорую». Мне плохо.
— О! — воскликнул Мамай, и в возгласе его прозвучала радость узнавания. — Это же батянина «ласточка», которая приходила к нам насчет алиби! Мой старик как увидел ее, чуть не расплакался — ученицу, говорит, свою лучшую встретил! У нее талант мужиков окучивать! — И, обращаясь к Веронике, выдохнул: — Что же ты, паскуда, творишь? Мы с отцом тебя от легавых отмазываем, а ты меня грабишь, стерва?
— Вы меня с кем то путаете, — слабым голосом проговорила Вероника. — Я вас впервые вижу. Я ранена. Мне нужна помощь.
— В полиции окажут, — коротко пообещал Шах. — Поехали, Вероника Николаевна, в управление. Вас там с нетерпением ждут приятные мужчины, к которым вы умеете находить подход.
В университетском городке Кембридже все знали чудаковатую старуху леди Трейл. Она обожала кошек и не терпела людей. Поговаривали, что она русская шпионка и много лет назад подстроила аварию свекру, сэру Трейлу, чтобы прибрать к рукам его денежки — стомиллионное состояние и пятьдесят судов для перевозки разных грузов. Но даже если это и было так, то мужа Роберта уж точно убила не она. Что ей было делать в Испании, где Роберта Трейла застрелили в первые же дни его пребывания в объятой войной стране? Правда, пуля почему то попала англичанину добровольцу в спину, ну да чего только не случается во время военных действий! Как жила и что делала все эти годы леди Трейл, для соседей являлось загадкой, но факт остается фактом: бизнесвумен из нее не получилась. За несколько десятков лет вдова Роберта Трейла умудрилась пустить прахом бизнес с двухвековой историей и теперь сдавала комнаты внаем. Квартиранты леди Трейл в основном были студентами и на старуху внимания не обращали, живя своей бурной студенческой жизнью. Но француз Франсуа Лурье выбивался из общего ряда беззаботных кембриджцев. Ночами Франсуа мыл учебные классы, а днем рисовал странные картины, уверяя квартирную хозяйку во время очередной просьбы об отсрочке платежа, что очень скоро он станет знаменитым художником. Старуха недоверчиво слушала, попыхивая сигаретой и потягивая винцо, и молча махала рукой, разрешая Франсуа остаться. Разговаривала леди Трейл исключительно с кошкой и в основном по русски. Русский Франсуа знал вполне прилично, ибо отец говорил с ним преимущественно на этом языке. Профессор античной философии Жорж Лурье практически всю жизнь прожил во Франции, но к старости вдруг стал сентиментален, с гордостью известил всех друзей и знакомых, что он по рождению русский и что будет теперь говорить на языке Льва Толстого, Пушкина и Лермонтова. Знакомые не возражали и, подыгрывая выжившему из ума старику, припоминали других русских классиков. Когда речь заходила о Марине Цветаевой, Жорж Лурье мрачнел и уходил в себя. Только супруга могла вернуть Жоржа к действительности, напоминая, что раз муж взял ее фамилию, то должен и общаться с ней на языке ее предков. Русский она знать не обязана, и если Жоржу так хочется, он может обучать этому варварскому языку их младшего сына. Так Франсуа стал в семье козлом отпущения и вынужден был сбежать из дома, чтобы пресечь отцовские поползновения заставить его писать по русски стихотворные вирши. Старик вдруг с чего то решил, что в их семье непременно должны быть великие поэты, и возложил поэтический крест на безответного малыша Франсуа. Достигнув совершеннолетия, юноша окончательно возненавидел навязываемые отцом лингвистические занятия и дал деру. Однако сейчас Франсуа был благодарен старику за полученные знания и находил русскую речь довольно мелодичной, по утрам слушая сквозь вентиляционную решетку, как хозяйка жалуется кошке на какого то своего старого знакомого, оставившего ее без денег.
— И ведь что обидно, Жюли, — обращалась леди Трейл к своей сиамской любимице, — этот олух даже не знает, что в часах есть тайник! Он сто раз мог брегет потерять, продать, подарить! И я хороша! Иметь номер счета в одном единственном экземпляре и убрать в такое доступное место! Дура я, дура! Не запомнить всего девять цифр! Да любая из моих учениц запечатлела бы их в памяти навечно с одного взгляда! Но меня то никто не учил, я сама до всего доходила! Ну, ничего, Жюли. Мы обязательно разыщем месье Бордеса и заберем наш брегет. Там, сбоку, есть чуть заметная кнопка, и если на нее надавить, откинется верхняя часть сдвоенной крышки. Первым делом я куплю тебе фунт куриной печенки, а себе — ящик «Вдовы Клико».