Роковой перекрёсток

Изнер Клод

— Мсье Гувье окрестил так в своей статье типа, тело которого нашли в бочке на винном рынке, хотя на самом деле полиция установила его личность. Рассказывать дальше? Вам интересно?

— Продолжайте.

— Я собираюсь сделать его персонажем моего романа. Это был мелкий жулик по имени Гастон Молина. Имя я, конечно, изменю, скажем, на…

— Блестящая мысль! — Виктор был уже у дверей.

— Ну и поделом мне. Ему, оказывается, плевать! Ну, ничего, поглядим, что он скажет, когда я стану знаменитым писателем! — проворчал Жозеф вслед хозяину, справившись, наконец, со строптивой пачкой книг.

Сунув

газету под мышку, Виктор мерил шагами тротуар на улице Сен-Пер. Прочитанное никак не шло у него из головы. Исидор Гувье писал об обнаруженном на винном рынке трупе мужчины, который несколько дней пролежал в бочке. Имя Гастона Молина было отлично известно полиции. Он родился в 1865 году в городке Сен-Симфорьен-д'Озон в семье ткача и прачки, в начале 1891 года попался на краже в Лионе, и его приговорили к шести месяцам тюрьмы. Если бы тогда удалось доказать его причастность к серии дерзких ограблений, совершенных неподалеку от Сент-Этьена тремя годами раньше, то таким маленьким сроком Молина точно не отделался бы. Его спасло то, что единственный свидетель, который мог бы его опознать, любил приврать, да к тому же был не чужд культу Бахуса, так что его показаниям судьи не поверили.

«Как распутать этот клубок? — размышлял Виктор. — Молина соблазнил Элизу, дочку Ноэми Жерфлер. Но зачем ему было убивать всех остальных?» Он еще раз перечитал подобранную в гримерке певицы записку. Его не оставляло ощущение, что разгадка где-то рядом.

Шлю эти рубиновые розы золотой девочке, баронессе де Сен-Меслен, в память о Лионе и былых моментах счастья.

А. Прево

В очередной раз проходя мимо лавки, Виктор увидел, как Жозеф приоткрыл дверь и вывесил объявление: «Перерыв до 14:30», и вспомнил, что собирался пообедать с Таша.

В эльзасском ресторанчике на бульваре Клиши Виктор купил две порции жареной свинины с кислой капустой и бутылку белого вина. Он мчался к Таша, подняв воротник сюртука, чтобы хоть как-то защититься от пронизывающего холода, и насвистывая себе под нос популярную песенку. Однако в мастерской его ждал сюрприз: Таша была не одна. Рядом с ней у очага удобно расположился Луи Дольбрез. Этот тип ее просто преследует!

— О, да вы поесть принесли! Как вовремя! У меня уже в животе урчит, — ничуть не смутился Дольбрез.

— Простите, но мы собирались пообедать вдвоем… — начал было Виктор.

— Ну-ка, покажите. Да что вы! Здесь вполне хватит на троих! Видите ли, должен признаться, я сейчас на мели. Знаете, чем я питаюсь вот уже неделю? Листьями шпината, которыми меня любезно подкармливает моя квартирная хозяйка. Заметьте, даже без сметаны — это было бы для меня непозволительной роскошью, — а шпинат горький, как полынь.

— Все вы врете, — рассмеялась Таша. — Ну, хорошо, возьмите в шкафу тарелку, положите себе капусты и садитесь на кровать. Только смотрите, ешьте поаккуратнее, не насвинячьте там!

— Что он здесь забыл? — возмущенно шепнул ей на ухо Виктор. Он был уверен, что она прогонит Дольбреза.

— Он взял мой адрес у Сали и вчера пришел посмотреть картины. Очень хвалил мой стиль. И вообще, знакомство с ним может пригодиться — у него широкие связи в театральных кругах. А еще он мне посоветовал попробовать

писать декорации, вот я и предложила зайти сегодня. Хочу сделать набросок к его портрету.

Виктор чуть не подавился.

— Имей в виду, за портрет он тебе точно не заплатит, — только и сумел вымолвить он, когда вновь обрел дар речи.

— Ну и что, мне же нужны натурщики, — беззаботно ответила Таша.

— Может, ты к нему неравнодушна?

— Прошу тебя, Виктор, успокойся. Вечно ты придумываешь невесть что!

— Эй, мсье Легри, вы уже читали, что пишут в газетах? — обратился к Виктору Дольбрез. — Гастон Молина, которого вы разыскивали, дал дуба, его труп выловили из винной бочки. Забавное совпадение, вы не находите?

— Гастон Молина… Не о нем ли вы говорили тогда в «Ша-Нуар»? — нахмурилась Таша. — Что-то ты темнишь, Виктор.

Это было уже слишком. Терзаясь ревностью и опасаясь града вопросов, Виктор отставил тарелку, схватил шляпу и промямлил, что ему пора. Таша удивленно посмотрела на него.

— Как! Вы даже капусту не доедите? — с издевкой спросил Дольбрез.

В ответ лишь хлопнула дверь.

Виктор отправился в кафе и заказал грог с лимоном, полный решимости выкинуть из головы Таша и мужчин, что так и вьются вокруг нее. Он взял с полки первую попавшуюся газету — это оказался специальный выпуск «Пасс-парту».

На первой полосе напечатали продолжение статьи об убийстве певицы Жерфлер, где в подробностях описывалось место преступления. Рядом с телом несчастной певицы нашли красную туфельку и два загадочных послания, которые, по всей видимости, должны навести полицию на след.

Виктор так увлекся этой новой загадкой, что тут же забыл про испорченный обед и решил немедленно отправиться на улицу Гранж-Бательер.

Бросив взгляд на бюст Эмиля де Жирардена на углу улиц Монмартр и Круассан, Виктор остановился. Тротуар загромождали кипы свежеотпечатанных газет, завернутые в плотную желтую бумагу, на которой большими буквами значилось их название. Сюда же привозили в разбитых двухколесных тележках и сваливали нераспроданные тиражи.

Виктор вошел в здание с табличкой «Пасс-парту». Он стремительно миновал наборный цех и вошел в редакцию.

— Мы опаздываем, — ворчал верстальщик.

На полу валялись газеты, обреченные пойти под нож. Разносчики телеграмм бегали с этажа на этаж. В штате «Пасс-парту» числилось двадцать человек, но лишь пятеро из них были журналистами.

Виктор попросил секретаршу, женщину с кроличьим лицом, познакомить его с репортером, подписывающим свои статьи псевдонимом Вирус, и она проводила его в кабинет директора. При одном взгляде на безукоризненно сидящий английский костюм, лакированные ботинки и виртуозно повязанный галстук Антонена Клюзеля становилось понятно, почему его прозвали «наш Брюммель». [45] Он диктовал пухленькой блондинке-стенографистке очередную статью.

45

Брюммель — французское произношение ставшей нарицательной фамилии английского денди Джорджа Брайена Браммэла (1778–1840).