Роковой сон
Шрифт:
Перерывы между атаками сильнее, чем открытый бой, терзали нервы солдат беспомощного английского войска. С высоты они видели, как нормандские конные части отходят за лучниками и стоят неподвижно, пока стрелы в очередной раз прореживают вражеские ряды. Саксы замирали недвижно, но эти периоды, полные напряженного ожидания тишины, было труднее вытерпеть, чем кавалерийскую атаку. Из-под шлемов были видны изможденные долготерпением лица со взглядами, устремленными на запад, откуда посылало последние лучи заходящее солнце. В тысячах измученных голов жила одна мысль: продержаться еще немного, еще немного —
Над болотами лощины поднимался туман, на поле битвы прокрадывались серые тени и вечерний холод. Очередная лавина стрел иссякла, и по шеренгам англичан пронесся вздох облегчения. Люди крепче ухватывались за свои щиты, упираясь каблуками в землю, готовые стоять насмерть, встречая очередную атаку.
И копыта коней в который раз загремели по склону, заставив саксонцев дрогнуть при столкновении. Единственным движением в их замерших шеренгах было падение мертвого тела.
Нормандцы, как и их враги, тоже были на грани полного истощения. Некоторые — откуда сила бралась? — еще бились с прежним пылом, сам герцог и его сенешаль, лорд Мулен, с ног до головы залитый кровью тех, кого он убил, Робер де Бомон, чья храбрость и энергия казались вовсе не истощимыми, но большая часть воинов сражалась теперь, словно в каком-то страшном сне, коля, рубя, защищаясь и нападая.
У Рауля не хватало сил, чтобы все время держаться рядом с герцогом, но Мортен не оставил своего поста, когда Стража в бою отнесло в сторону. В голове у шевалье билась единственная мысль: должно убивать, иначе падешь сам. Его охватило мрачное прозрение, влившее в жилы новые силы. Рукоять меча скользила в руках, с лезвия капала кровь, а раны уже целиком скрыла засохшая красная корка. Вырвавшийся из толчеи саксонец бросился к Раулю, в руках его блеснул кинжал, нацеленный в живот коня. Шевалье с яростным рычаньем ударил мечом со всего размаха и проскакал по еще дышащему телу. Его конь скользил и спотыкался на груде мертвых тел, храпел от ужаса и бил копытами, его ноздри раздувались, глаза выкатились из орбит. Рауль направил его на сомкнутую стену щитов впереди себя с кличем: «Аркур! Аркур!»
Ближайший к нему щит поднялся перед его затуманенным взором, промелькнуло бледное от слабости лицо, а глаза, казалось, смотрели прямо в душу. Рука, держащая меч, опустилась. «Эдгар! Неужели это Эдгар?» — промелькнуло в голове Рауля.
И тут его коня оттеснили в сторону, шевалье тоже побледнел как смерть, задрожал. Вокруг бушевал бой, какое-то копье скользнуло по его щиту, и он, не задумываясь, парировал удар.
Общий шум покрыл голос графа Ю:
— Нормандия! Сразимся же за Нормандию!
— Да, — тупо повторил Рауль. — За Нормандию! Я нормандец… нормандец…
Он крепче сжал рукоять меча, казалось, руки налились свинцом. Удар по неясной фигуре, она падает… Еще удар, снова падение…
Какая-то потасовка справа привлекла внимание Рауля. Это Роже Фицэрнис, отбросив в сторону копье, с мечом и щитом в руках напирал, словно одержимый, на передний ряд саксов. Потом прорвался внутрь кольца, Рауль некоторое время видел мелькание его меча, слышал удары. Вот рыцарь уже почти у знамени, но… меч его ударяет по древку и тут же он падает, сраженный дюжиной копий.
Этот героический порыв вдохнул в ослабевших нормандцев
Рауль перелетел через голову своего коня, споткнувшегося о чей-то труп, и чуть не попал под копыта лошади лорда Боана, но умудрился подняться на ноги, все еще ошеломленный происшедшим. Его била дрожь, он шатался как пьяный. Тут послышался сигнал отбоя атаки, и рыцари отступили.
Шевалье пошел вниз по склону, спотыкаясь о мертвые тела. Вдруг он увидел чью-то отрубленную голову, закатившуюся в выемку, будто она так и выросла на этом месте: остекленевшие глаза грозно глядели куда-то вдаль, рот ощерился в зловещей усмешке. Рауля охватил приступ полубезумного смеха. Кто-то, увидя это, схватил его за руку и попытался потянуть за собой. Голос Жильбера д'Офей умоляюще произнес:
— Рауль, Рауль! Бога ради, пойдем!
— Но я его знаю! — объяснил Рауль, не двигаясь с места и показывая дрожащим пальцем на мертвую голову. — Говорю тебе, я знаю его! Это Ив де Белломон!
Жильбер легонько потряс его за плечо.
— Прекрати, Рауль! Пошли скорее отсюда! — Он силой заставил его следовать за собой.
И снова — в который раз — вперед вышли лучники, и взмыли вверх сотни стрел, упав в самую гущу обороняющихся саксов. В неверном вечернем свете разрисованные щиты казались темным барьером, защищающим шеренги от врагов. Мало кто уцелел из тех двенадцати тысяч человек, которых Гарольд повел в бой. Полностью было уничтожено ополчение, полегла значительная часть танов, кто был ранен, кто убит, кто доживал последние минуты, получив смертельное ранение, а остатки войска, защищая флаги, несли свой последний доблестный караул.
Но щиты-барьеры пробила не нормандская тяжелая кавалерия, а случайная стрела. Крик отчаяния пронесся по шеренгам англичан, когда король Гарольд пал у своего знамени.
Люди бросались рядом с ним на колени, в неистовстве призывая его подняться, но короля уже никто не мог оживить — смерть наступила мгновенно. Прилетевшая из сумерек чья-то меткая стрела, войдя в глаз, вонзилась потом прямо в мозг. Воины подняли его, не желая верить в случившееся: их кумира больше не существовало. Они вытащили стрелу и попытались остановить сочащуюся кровь, похлопали по рукам, все еще надеясь, что лежащий подаст признаки жизни, заговорит. И все это под градом продолжавших падать стрел.
— Он мертв. — Хускарл уронил безжизненную руку короля. — Мертв, а битва проиграна!
— Нет, нет! — Эль Виг, дядя эрла, обнял тело племянника. — Только не сейчас, когда все уже скоро должно кончиться! Гарольд, говори! Говори же, я приказываю тебе! Не для того ты прожил этот день, чтобы так умереть! Неужели все было напрасно? О, горе, горе! — Он перестал обнимать Гарольда и встал с колен. — Все кончено! Король, ради которого мы сражались и умирали, сам лежит мертвый, и нам не на что надеяться, только на бегство! Что нам теперь защищать? Нечего, потому что Гарольд убит! — Он пошатнулся, потому что сам был тяжело ранен, и упал бы, не подхвати его оказавшийся рядом тан.