Роковой венец. Любовь между короной и плахой
Шрифт:
Цезарь дал знак к началу игр. На сей раз они посвящались гостям. На арену должны были выйти представители какой-то новой опасной ереси, которая – Мессалина слышала об этом – зародилась именно в землях, подвластных правителям, из племени идумеев. Назывались они вроде галилеянами или христианами, по имени какого-то их вожака, казненного еще при Тиберии. Сам Тиберий, ходили слухи, потом заинтересовался этим новым учением и вроде бы не велел более наказывать его последователей. Но не таков Гай Калигула, он сам бог, и все должны это знать и помнить! Сегодня божественный оказал честь этому царю из рода иудеев и пригласил его в свою ложу. Конечно, Ироду Агриппе далеко во всех отношениях до своего знаменитого деда. В одном только он ему не уступал – в жестокости. Именно он казнил апостола Иакова, брата апостола Иоанна,
На арену выпустили голодных львов. С каким восторгом Мессалина разглядывала огромных грациозных хищников, которые с нетерпением нарезали круги в ожидании жертв. Она тогда подумала о ничтожности человека перед такой царственной силой и грацией, которую олицетворял собой этот царь дикой природы. Что за игры, даже неинтересно, ведь исход известен: хорошо, если люди продержатся пару минут. Мессалина подумала, что не плохо было бы заключить с кем-то пари, да кто ж рискнет своим кошельком… И вот появились люди. Они стояли по ту сторону железной решетки, и только прутья отделяли их от хищников. Львы напряглись, почувствовав добычу, заволновались еще больше. Поднялись железные ворота, и приговоренных вытолкнули на арену. Это были мужчины и женщины, совсем молодые и с уже посеребренными волосами. Люди скучились, но на их лицах не было страха – только отрешенность и какое-то непонятное мраморное спокойствие. Словно не вертлявый Калигула, а именно они в этот миг стали богами. Люди затянули какую-то странную песню. Хищники зарычали и стали отступать, присели… На трибунах на миг воцарилась тишина. Но только на миг. Вскоре из ложи императора раздался недовольный визг. Народ зашумел, вторя своему цезарю. Прислужники стали из-за заграждений колоть длинными пиками львов. На арену полетели камни… Мессалина подумала, что проиграла бы это пари: львы почему-то рычат и не нападают. И вот один прыгнул… Мессалина смотрела, смакуя взглядом, как под мощными лапами хищников трещала раздираемая плоть. При виде фонтанов крови у нее забилось сердце… Она была возбуждена. Она готова была сама наброситься на кого угодно и разодрать в клочья. Как завороженная она смотрела: вот тяжелые челюсти льва сомкнулись, и в пасти скрылась белокурая головка девушки… Она не старше самой Мессалины, даже моложе… Мессалина была в экстазе, нечто подобное она, пожалуй, испытала только однажды – в объятиях какого-то чернокожего раба. Клавдий отдернул руку, она была вся исцарапана. Мессалина хрипела от восторга. Оставался один, последний. Это был юноша. Неужели он не боится? В его взгляде, брошенном в последний миг в сторону людей, собравшихся на трибунах и смакующих его смерть, Мессалина прочла какую-то нечеловеческую жалость и сострадание, чувства неведомые ей самой. Так только бог был способен посмотреть на грешную землю…
Покидая амфитеатр, она взглянула на залитую кровью и покрытую растерзанными человеческими останками арену. Хищники утолили голод, но чувствовать себя победителями – выше их природы.
Одного только Мессалина никак не могла понять: как можно идти на смерть ради какого-то неведомого бога. Вон их сколько вокруг! Богам обычно приносят жертвы и просят о благополучии. По сути, это они, боги, служат людям, а не наоборот. Хотя боги в последнее время что-то обленились. За свой короткий век Мессалина узнала только одного так называемого бога, от которого что-то реально зависело, – это был сам Гай Калигула. Мессалина мечтала добиться такого же благоговения и вседозволенности. Ее вдохновляли слова этого нескладного уродца: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись» или еще «После нас хоть потоп», а его высказывание «Надо украсть очень много, чтобы преступление стало добродетелью» она решила сделать одним из своих девизов, когда… добьется всего, чего желает. А желает она – ни много ни мало – править миром. Как он.
Но такие, как Гай Калигула, долго ведь не живут…
Hodie caesar, cras nihil (Сегодня – Цезарь, завтра – ничто)
Клавдий был взволнован. Он все никак не мог решиться сказать ей что-то важное. Но Мессалина уже сумела изучить повадки своего мужа: ей было ясно – на сей раз он чего-то очень сильно опасается. Клавдий трус, но далеко не дурак, как кажется со стороны. Однако его
– С каких это пор ты стал верить слухам? Да каждый день они рождаются, а к вечеру умирают, эти ваши слухи, ха! «Сегодня на цезаря Калигулу будет совершено покушение и его обязательно убьют!», «Какие-то люди готовят заговор против императора». – Мессалина недовольно отвернулась, однако, когда увидела в окно одинокую фигуру Мнестера, ожидающего кого-то подле колонны, мысли ее тотчас переключились на другое. – Муж мой, а ты не забыл, что сегодня мы должны быть в театре. Мнестер дает новое представление перед цезарем.
Клавдий побледнел, прижал палец к губам и сорвался на истеричный шепот:
– А я о чем! Какой еще театр! Сегодня опасно быть там, где цезарь. Поверь, это может случиться сегодня. Информация идет от Нарцисса.
Мессалина ненавидела этого вольноотпущенника, сумевшего влезть не только в душу к ее мужу, но и в карман. Хитрый грек по имени Нарцисс стал глазами, ушами и даже волей Клавдия. Он словно видел людей насквозь, мог сопоставлять и анализировать обстоятельства и быстро давать рекомендации своему патрону. К сожалению, Нарцисс редко ошибался в расчетах, что делало его незаменимым. Не будь так, Мессалина быстро бы разделалась с этим спесивцем. Надо сказать, что и Нарцисс с первых же дней отвечал супруге своего хозяина взаимностью и при внешнем почтении нередко давал ей понять, что она не является для него неразгаданной тайной. Это Мессалину злило.
– Твой осведомитель, по-видимому, забыл, что и сам император знает обо всех готовящихся на него покушениях, он же бог, – хмыкнула Мессалина, а потом уже без улыбки добавила: – Ты же в курсе, что его повсюду окружают верные германцы, они порвут в клочья любого заговорщика.
– Да, но на сей раз против цезаря готовы выступить преторианцы, а они превосходят этих рыжих дикарей по численности. К тому ж астролог недавно предсказал смерть цезаря, а в Олимпии упала статуя Юпитера и разбилась вдребезги.
Тень заговора терзала и самого Калигулу. Он тоже знал, слышал и… не мог поверить. Себе самому даже, своей интуиции. На этом тяжелом фоне болезнь его прогрессировала, разрушая и без того расшатанную психику. Он метался, как зверь в золотой клетке.
Перед остальными тоже стояла непростая дилемма. Не пойти в театр – рискуешь вызвать подозрения в соучастии или же, по крайней мере, в информированности, а пойти – риск для жизни. Клавдий дрожал, покрываясь нервной испариной, но выбрал второе. Из дворца в театр можно было попасть через криптопортик – подземный переход, проложенный под Палатинским холмом еще во времена первых Юлиев. Всю дорогу Клавдия лихорадило в носилках, но в театре он успокоился. Зал был заполнен верными германцами. Однако цезарь не стал дожидаться окончания представления… Клавдий следом за ним, буквально в первых рядах, поспешил прочь, увлекая разочарованную Мессалину, которой так хотелось запечатлеть своими глазами смерть Калигулы. Однако толпа их оттеснила. Уже в криптопортике Мессалина услышала тревожный шум и крики, сопровождаемые клацаньем оружия. «Неужели это все-таки произошло?» – от одной такой мысли Мессалина почувствовала прилив сил и, выскочив из носилок, кинулась вперед на голоса. Клавдий последовал за ней. Возле колонн дворца лежал на спине Калигула. Кровь стекала из глубоких ран на горле и груди… Пророчества сбылись, 24 января 41 года, на двадцать девятом году жизни, Калигула был действительно убит. Главный заговорщик, один из предводителей преторианской когорты, Кассий Херей, набросился на него и вонзил кинжал в горло. Остальные прикончили, нанеся еще тридцать ударов, скорее всего, по остывающему трупу. Затем разгоряченные преторианцы с криками «Свобода!», «Да здравствует республика!» направились во дворец. Цезония все поняла и, бросив в лицо своему палачу: «Рази, но скорее!», упала под ударом меча. Истерично кричала их дочь Друзилла. Ее убили, размозжив голову о стену.
Народ Рима безмолвствовал, хотя весть об убийстве разнеслась мгновенно. Все боялись, что это очередная мистификация безумного императора, решившего узнать мнение о себе.
Но все-таки в этот день в Риме одним богом стало меньше…
Конец ознакомительного фрагмента.