Роковые годы
Шрифт:
Турецкая орда с большим числом пулеметов все же ползет с разных сторон по лесистым отрогам и местами влезает на горный хребет Тарки-Тау; но ключ к овладению всего гребня и единственный из него выход к Петровску до конца остается в наших руках. Здесь, наверху, на лесистом плато в центре массива сохраняются едва заметные развалины маленькой исторической крепости Тарки, воздвигнутой основателем Русской Армии и Флота Петром Великим. Уцелел от времени, собственно, длинный сарай со стенами из каменной кладки, впоследствии реставрированный, но уже наполовину разрушенный; стены были без бойниц и почти без крыши. Здесь помещался штаб полевых
Величественная панорама открывалась с высот Тарки-Тау на восток: неизмеримая пропасть в приморскую долину Дагестана, далеко внизу, как на ладони, наши северный и южный секторы, между ними город, огонь и дым горящих пакгаузов, миниатюрный порт, маленькие, игрушечные пароходы, а дальше, пока доступно глазам, — широкое, открытое море.
Из этих развалин Тарки офицеры штаба полевых войск и его команда в течение суток в штыки отбивали последние атаки турок, при славной поддержке своих четырех казачьих пулеметов и двух конно-горных орудий; последние били картечью.
Начальник штаба полевых войск — ротмистр Татарского конного полка Рагозин пал смертью славных: раненный, с саблей в руке, с криком «Вперед!», он бросился в контратаку, но тут же был сражен двумя ручными гранатами [192] .
Наши гаубицы с южного отрога кряжа безостановочно перекидывали бомбы по артиллерии и лесным опушкам, занятым противником, а полевые орудия и конно-горные батареи состязались с турецкой полевой артиллерией, стоявшей на закрытых позициях на соседнем гребне к западу.
192
Читатель найдет его имя в главах «Дача Дурново» и «Нахамкес».
Последний день грохот турецких пулеметов сливается в непрерывный гул. Жители Петровска его слушали долго. Становилось вероятным, что для обеих сторон наступил последний день боя; такой ураган пулеметного огня долго можно развивать только в большой позиционной войне при технически оборудованных путях подвоза патронов, а не на горных высотах, куда мы с трудом поднимали питьевую воду.
Надо было во что бы то ни стало дотянуть до вечера.
И вот верные друзья полевых войск «Карс» и «Ардаган», выйдя на легкой волне из порта, начинают залпами посылать вверх на массив снаряды своих дальнобойных 120-миллиметровых орудий. Они несутся с моря, перелетают на излете через головы защитников, иногда глохнут в лесах или выбрасывают вверх столбы земли с деревьями, но в большинстве ложатся по главным резервам Иззета на главном Кизил-Агач-ском подступе. Земля дрожала.
Меня сильно беспокоило: как удастся провести этот импровизированный артиллерийский маневр с моря при качке, дальней дистанции и стрельбе по «невидимой цели». В его успехе и заключался наш последний шанс задержать резервы турок и новые подошедшие к ним из Дагестана отряды.
Начав пристрелку с отметной для судов вершины, корректируя стрельбу, я поворачивал влево и все снижал огонь, передавая свои наблюдения по телефону в порт лично начальнику штаба Бичерахова Мартынову; он же сам пересылал их дальше на суда по T. S. F.
Моряки-артиллеристы еще раз показали свое искусство, ни разу не хватили по своим и, несомненно, ослабили последний удар, который с утра готовил нам Иззет.
Турки от ближайших цепей настойчиво продолжали накапливаться перебежками из леса
Но их цепи не успели подняться для штурма. На них из-за развалин вышли в контратаку цепи команды штаба, а через несколько минут подтянутый последний резерв — батальон капитана Евсеева, при нем же и старый стрелок, капитан Конакин. Всех вместе с телефонистами и денщиками набралось около 400 человек.
Подъем духа офицеров был так велик, что некоторые из них: Вознесенского уланского полка ротмистр Савич, штабс-капитан Борисов, мой адъютант поручик Арский, начальника телефонной команды поручик Черноморов, ординарец прапорщик Петров, — идя в атаку, в азарте сбрасывали на землю шинели и кителя, уверяя, что они стесняют движения винтовки и что им слишком жарко. (Некоторые офицеры опрокидывали на огонь свои котелки с горячей пищей: думали, что выходят умирать.)
Под самый конец одной тяжелой сцены не выдержали два солдата-артиллериста: потрясенные, может быть уже душевнобольные, они побежали назад и в нескольких десятках шагов бросились с отвесной скалы в пропасть к аулу Тарки, где, конечно, разбились насмерть. Остальные солдаты все вышли за своими офицерами. Головная рота последнего резерва была выведена Черноморовым по боковой тропе в свою очередь в тыл турок, зашедших перед тем нам в тыл справа. Остальные роты развернулись через Тарки.
Одновременно герой-казак хорунжий Хмара идет с нами в цепь со своими пулеметами, а конно-горные орудия штабс-капитана Гибера выкатываются под пулеметным огнем на открытую позицию, теряют часть прислуги, но открывают огонь. Хорошо стреляли, хорошо отвлекали на себя огонь; последнее было чрезвычайно важно. Стояли в пятидесяти шагах правее вышеназванного сарая. Гибер просил меня записать действия этих орудий, что я с удовольствием и делаю.
Турки не приняли нашего штыкового удара. Они повернули и стали спешно уходить в леса, увлекая за собою и тех, кто занимал их кольцевую опушку; мы ее проходим своими цепями. Их пулеметный огонь прекращается быстро. На вылазке мы теряем убитыми и ранеными около 80 человек. Из перечисленных офицеров были ранены — легко Черноморов и Петров, они остались в строю, и тяжело в живот Евсеев, но поправился.
Наконец, за пулеметами постепенно умолкают и ружейные выстрелы. Начинает темнеть, и солдаты впервые разводят костры вокруг своей Тарки. Для меня они зажглись как-то сами собою. Ставить охранение было ни по настроению, ни по обстановке, ни по силам.
Только одни «Карс» и «Ардаган» возобновили огонь, прерванный на время вылазки. О них мне напомнил по телефону Мартынов. Я согласился, но уже на удлиненный прицел и по главной турецкой артерии.
До самой темноты они посылают свои мощные залпы по дальнему Кизил-Агачскому прицелу и своими дивными громовыми раскатами, оглушающим эхом, повторяемым в горах, вспышками разрывов, видимых на фоне темнеющих лесов, приятно напоминают собравшимся, что они тоже с ними.
Наступила ночь. Где-то высоко, высоко над головой на излете изредка проносятся никому не нужные пули, но скоро и они умолкают и на этот раз — навсегда.