Роковые письма
Шрифт:
— Не знаю, мне это неинтересно, — пожала плечами Маша.
— Да? — уточнил папенька, с сомнением глядя на дочь. — А мне показалось, что тебе, напротив, весьма интересно с Владимиром Михайловичем. То есть господином капитаном, — добавил он. И, не давая дочери возразить ни слова, поспешно замахал рукою:
— Все-все, ухожу. Где Фрося? Ау? Есть хочу, Фросенька! Не дай погибнуть во цвете лет…
Из гостиной тут же откликнулась маменька, заметив нечто мягкое и в высшей степени тактичное насчет цвета лет ее дражайшего супруга. А Маша поскорее
Она опустилась в кресло и блаженно закрыла глаза. Несколько минут сидела, просто отдыхая, изо всех сил пытаясь ни о чем не думать. Однако получалось плохо. Маша знала собственную натуру: если ей что в голову, как частенько говаривала маменька, втемяшится, так она не успокоится до тех пор, пока не поставит на своем. А сейчас девушке предстоял самый сложный поединок — с собой и собственной памятью.
Поначалу у нее ничего не вышло. Буквы почему-то никак не желали писаться, а коли и получались перед ее закрытыми глазами, то после наотрез отказывались складываться в слова. Вдобавок ее все время кто-нибудь отвлекал.
За стенкой что-то тихо скрипело, точно там раскачивались в старом и рассохшемся кресле-качалке. В раскрытые форточки доносились веселые трели синиц и скептическое карканье какой-то старой вороны. И даже ходики на стенке, обычно неслышимые совершенно, вдруг принялись увлеченно колотить с утроенной силой и шелестом.
— Да уймитесь вы все, неугомонные! — в сердцах прошипела Маша. И вдруг наступила тишина.
— Вот и славно.
Первым делом она мысленно написала на воображаемом чистом листе «Нечто срочное».
— Смотри же, не вздумай никуда исчезать, — строго велела Маша собственному воображению. И поскорее добавила коротенькое «по службе».
— Вот так, — удовлетворенно пробормотала она, больше всего на свете боясь сейчас открыть глаза, чтобы никуда не исчезли плоды ее тяжелых умственных трудов.
Наконец Маше удалось прибавить к предыдущим словам длинный хвост: «в высшей степени неотложное». Теперь можно было немножко передохнуть.
И она постаралась отвлечься, совсем уже не веря в полезность папенькиного способа. Как вдруг, злополучные и загадочные, эти слова вдруг точно обрели крылья. Взвились в небо, в самый космос, безбрежную даль и… опустились прямо ей в руки воображаемым листом бумаги.
Таким знакомым листом!
— Господи… — прошептала Маша, чувствуя, как ее бросило в жар. — Святые угодники… Неужто я… поняла?
Бледная как смерть и одновременно пылая болезненным румянцем, она побежала со всех ног в свою письменную комнату, которую папенька безуспешно приучал всех домашних, включая прислугу, именовать исключительно «личный кабинет Марии Петровны». Там Маша первым делом бросилась к бюро. Но вот беда — все ящички до единого были закрыты на ключ.
Кляня себя за дурацкие и мелочные предосторожности, — а как же иначе юной девушке! — наша героиня
Отпереть бюро и обшарить нужную секцию было делом двух минут. И вот Маша торопливо просматривает знакомые письма, пробегает глазами строки в поисках нужных слов. И надо же!
Ее догадка оказалась абсолютно верна. Это было то самое, первое из адресованных лично ей, Марии Петровне Апраксиной, писем майора Соколова! Письмо, которое положило начало ее такому краткому, но тайному, и оттого невероятно интригующему роману по переписке и едва не привело к ужасной смерти — оно начиналось, по сути, именно этими словами.
«Милая Мария Петровна!
Счастлив сообщить, что отбываю в инспекционную поездку. Нечто срочное, по служебной надобности, и оттого в высшей степени неотложное. И самое главное — по милости судьбы, ибо как раз буду в Ваших краях. Вижу в этом истинный перст охранительницы-судьбы и доброе предзнаменование…»
Так продолжалось неизвестно сколько времени. Быть может, час, а может, всего несколько томительных, вязких минут. Во всяком случае, за окнами давно стемнело.
Маша только сейчас увидела, что она машинально сжимает в руке изящную графическую миниатюрку на простом листе серой бумаги. Пристально глянула на точеный майорский профиль. И уронила его на раскрытый лист письма.
— От подозрения до прозрения… всего лишь краткий шаг один… — пошептала она фразу из какого-то старинного дамского романа. И бурно, самозабвенно разрыдалась.
Сомнений более не оставалось. Кто еще может знать содержание переписки, кроме самих ее адресатов? Ведь не мог же Сергей Леонидович давать читать свои любовные письма капитану Решетникову! Лишь написавший письмо может знать его дословно. Это был знак.
— Значит, никакого капитана Решетникова попросту не существует, — медленно произнесла Маша, с превеликим удивлением прислушиваясь к звукам собственного голоса, ставшего сейчас каким-то другим, чужим и незнакомым. — Это и есть майор Соколов. Сергей Леонидович…
Наконец-то она прозрела! Теперь все окончательно встало на свои места.
Майор прибыл в их округ под чужим именем, инкогнито!
Скорее всего того требуют интересы службы Сергея Леонидовича — ведь он какой-то важный чин, чуть ли не в Генеральном штабе, как говорила ей баронесса фон Берг.
Но Маша в эту минуту была абсолютно, непоколебимо уверена: он приехал к ней! Прилетел как ясный сокол. Не зря такую фамилию и носит, это не какой-нибудь тебе Решетников. Почти что «Сапожников»! Скажите, пожалуйста, какой был бы в этаком случае конфуз, какой высокий романтизм и роковые страсти?!