Роковые письма
Шрифт:
Баронесса в ответ молча кивнула, как бы говоря: ах, милая, и я тоже безумно рада тебя видеть, но видишь, в каком я состоянии!
— Вы неважно выглядите! — с тревогою воскликнула девушка. И на сей раз фраза прозвучала вполне естественно.
Амалия по-прежнему сохраняла молчание. Правда, теперь в ее взгляде промелькнула искорка живого, неподдельного любопытства. Казалось, она видит Машу впервые или, во всяком случае, после долгой разлуки. Хотя в их дружбе случались и более длительные перерывы из-за частых отъездов Амалии.
—
Ее старшая подруга тяжело вздохнула и вновь окинула девушку задумчивым и в то же время откровенно изучающим взглядом.
— Амалия, — прошептала Маша. — Вы меня пугаете…
— Бедное дитя, — покачала головой баронесса. — Ты все-таки пришла…
— Конечно, — удивленно ответила Маша. — Ведь вы же прислали записку!
— А по дороге ты никуда… не заезжала? — равнодушным тоном сказал баронесса. Словно и не спросила, а и так заранее знала ответ.
— Н-н-нет…
Губы нашей героини дрогнули. Ледяной холодок пробежал по спине, хотя в кабинете было тепло, и в камине весело потрескивали дрова.
— Это правда, Маша?
В голосе баронессы теперь читалось сожаление, ее лицо казалось скорбным и оттого слегка осунувшимся.
— Конечно, — поскорее кивнула Маша. — Куда мне было еще заезжать?
Баронесса помолчала, изредка бросая на юную подругу внимательные, оценивающие взгляды. После чего, не говоря ни слова, протянула ей свою книгу.
Ничего не понимающая Маша взяла в руки роман. Из книжки выглядывал бельм лист закладки.
Девушка вопросительно взглянула на баронессу.
— Читай, — кивнула Амалия фон Берг.
Маша вынула лист, развернула его и…
Строчки и буквы внезапно запрыгали перед глазами. Слова пустились в безумный пляс, затем поблекли, поплыли, точно растворяясь в белесом тумане. Но Маше достаточно было и первых строк послания.
«Господин капитан!
Срочно приезжайте в Андреевку, в имение баронессы. Там будет известная вам А. К.».
— «Непременно задержу ее до вашего приезда. Торопитесь! М. А.» — задумчиво процитировала Амалия, иронически поглядывая на оторопевшую девушку. — Что ж, милый дружочек. По мне, так вполне романтично. Ты не находишь?
Маша не нашлась, что ответить, да было и не надобно.
В следующую минуту сзади ее охватили железные руки, вывернули локти, больно заломили назад. Маша отчаянно рванулась, чувствуя, как руки выламываются из суставов, и увидела нависающий над нею мохнатый волчий треух.
Багрий!
Конечно же, это был он. Верный слуга баронессы, ее преданный пес.
А капитан? Что с ним?
И Маша почувствовала, как ее мысли начинают путаться, а голова кружится все быстрее. Так, что все предметы в кабинете, вся обстановка сливается в стремительную, безумную
— Ты прусская, а я — русская… — упрямо прошептали ее губы. И более Маша уже была над ними не властна.
— То-то и оно, — сурово пробормотала Амалия, обшаривая ее карманы. — Ничего вы толком сделать не умеете, одна лишь чепуха в голове да грезы девичьи. Вечно надеетесь на авось. Тьфу…
15. ВЕСНА ВОДЫ
— Ну вот все и сделано. Можно и собираться, Богу помолясь.
Графиня воротилась в кабинет, зайдя в дом с черного хода, в Машиной шубке и надвинутой на лоб ее каракулевой ушанке, застегнутая на все пуговички. Только что Амалия Казимировна, благо что они с юной подругой были примерно одного роста, на глазах у прислуги вышла из имения, самолично запрягла Гнедка и выехала из усадьбы. Теперь Гнедок мерз где-нибудь в ближайшей роще, а Маши Апраксиной для всех уже не было в усадьбе Юрьевых. Это ведь она только что торопливо уехала домой, явно расстроенная встречей с баронессой, так что даже никому из домашних и слова не обронила!
Теперь оставалось под покровом ночи покинуть дом тем же способом. Маша, крепко связанная, с баронессиным платком во рту, молча ожидала своей участи. От кляпа так крепко пахло духами, что к горлу подкатил тошнотворный комок. Да так там и остался, изредка вызывая приступы головокружения. На душе у Маши было так ужасно, тоскливо и темно, что жить вовсе не хотелось. Впрочем, в этом они с баронессой, кажется, полностью совпадали!
— Довезем до Рузавино… — изредка она слышала она обрывки фраз, словно в забытьи. — Там поезда… Оставишь на рельсах… Никто и не узнает…
«Ну и пусть, — думала Маша, равнодушно внимая, как в эти минуты решалась ее судьба. — С чего все начиналось, пусть все тем и завершится».
И она представила закрытый черный гроб, перевитый розовыми лентами — почему-то именно так ей виделось. Маменька с папенькой льют безутешные слезы, вокруг рыдает толпа соседей и знакомых, а у скорбного изголовья, смертельно бледный и невероятно красивый Решетников, с обнаженной шпагою стоит в карауле.
Ей даже на минутку стало искренне жалко, что она не увидит этой торжественной и скорбной картины. А в следующий миг на нее нахлобучили какой-то пыльный мешок, а сверху накинули что-то тяжелое и душное. И бесцеремонно поволокли за руку во тьму.
Где они находятся теперь, Маша никак не могла понять. Сани быстро катили по наезженной колее, поскрипывала какая-то ось и сильно дул ветер. Похитители по большей части хранили молчание. Но и так было понятно: докатят до железнодорожной насыпи, затащат наверх и бросят связанной на рельсы. Кругом темень, машинист и не заметит, как перережет ее. Господи Иисусе…
Внезапно конь заржал, и сани резко встали. Ветер дунул сильнее, и Маша услыхала, как впереди крикнули:
— Амалия фон Берг, остановитесь.