Роковые яйца (сборник)
Шрифт:
Он позвонил и явившемуся курьеру Пантелеймону сказал:
– Заведующему на подпись.
Пантелеймон подсевал губами, взял бумагу и вышел.
Четыре часа после этого Коротков прислушивался, не выходя из своей комнаты, в том расчете, чтобы новый заведывающий, если вздумает обходить помещение, непременно застал его погруженным в работу. Но никаких звуков из страшного кабинета не доносилось. Раз только долетел смутный чугунный голос, как будто угрожающий кого-то уволить, но кого именно, Коротков не расслышал, хоть и припадал ухом к замочной скважине.
– Уехали на машине.
Канцелярия тотчас зашумела и разбежалась. Позже всех в одиночестве отбыл домой т.Коротков.
4. Параграф первый - Коротков вылетел
На следующее утро Коротков с радостью убедился, что глаз его больше не нуждается в лечении повязкой, поэтому он с облегчением сбросил бинт и сразу похорошел и изменился. Напившись чаю на скорую руку, Коротков потушил примус и побежал на службу, стараясь не опоздать, и опоздал на 50 минут из-за того, что трамвай вместо шестого маршрута пошел окружным путем по седьмому, заехал в отдаленные улицы с маленькими домиками и там сломался. Коротков пешком одолел три версты и, запыхавшись, вбежал в канцелярию, как раз когда кухонные часы «Альпийской розы» пробили одиннадцать раз. В канцелярии его ожидало зрелище совершенно необычайное для одиннадцати часов утра. Лидочка де Руни, Милочка Литовцева, Анна Евграфовна, старший бухгалтер Дрозд, инструктор Гитис, Номерацкий, Иванов, Мушка, регистраторша, кассир - словом, вся канцелярия не сидела на своих местах за кухонными столами бывшего ресторана «Альпийской розы», а стояла, сбившись в тесную кучку у стены, на которой гвоздем была прибита четвертушка бумаги. При входе Короткова наступило внезапное молчание, и все потупились.
– Здравствуйте, господа, что это такое?
– спросил удивленный Коротков.
Толпа молча расступилась, и Коротков прошел к четвертушке. Первые строчки глянули на него уверенно и ясно, последние сквозь слезливый, ошеломляющий туман.
Приказ №1
1. За недопустимо халатное отношение к своим обязанностям, вызывающее вопиющую путаницу в важных служебных бумагах, а равно и за появление на службе в безобразном виде разбитого, по-видимому, в драке лица, тов. Коротков увольняется с сего 26-го числа, с выдачей ему трамвайных денег по 25-е включительно.
Параграф первый был в то же время и последним, а под параграфом красовалась крупными буквами подпись:
«Заведующий кальсонер».
Двадцать секунд в пыльном хрустальном зале «Альпийской розы» царило идеальное молчание. При этом лучше всех, глубже и мертвеннее молчал зеленоватый Коротков. На двадцать первой секунде молчание лопнуло.
– Как? Как?
– прозвенел два раза Коротков совершенно как разбитый о каблук альпийский бокал, - его фамилия Кальсонер?…
При страшном слове канцелярские брызнули в разные стороны и вмиг расселись по столам, как вороны на телеграфной проволоке. Лицо Короткова сменило гнилую зеленую плесень на пятнистый
– Ай, яй, яй, - загудел в отдалении, выглядывая из гроссбуха. Скворец, - как же вы это так, батюшка, промахнулись? А?
– Я ду-думал, думал… - прохрустел осколками голоса Коротков, - прочитал вместо «Кальсонер» «Кальсоны». Он с маленькой буквы пишет фамилию!
– Подштанники я не одену, пусть он успокоится!
– хрустально звякнула Лидочка.
– Тсс!
– змеей зашипел Скворец, - что вы?
Он нырнул, спрятался в гроссбухе и прикрылся страницей.
– А насчет лица он не имеет права!
– негромко выкрикнул Коротков, становясь из пурпурного белым, как горностай, - я нашими же сволочными спичками выжег глаз, как и товарищ де Руни!
– Тише!
– пискнул побледневший Гитис, - что вы? Он вчера испытывал их и нашел превосходными.
Д- р-р-р-р-р-ррр, -неожиданно зазвенел электрический звонок над дверью… и тотчас тяжелое тело Пантелеймона упало с табурета и покатилось по коридору.
– Нет! Я объяснюсь. Я объяснюсь!
– высоко и тонко спел Коротков, потом кинулся влево, кинулся вправо, пробежал шагов десять на месте, искаженно отражаясь в пыльных альпийских зеркалах, вынырнул в коридоре и побежал на свет тусклой лампочки, висящей над надписью «Отдельные кабинеты». Запыхавшись, он стал перед страшной дверью и очнулся в объятиях Пантелеймона.
– Товарищ Пантелеймон, - заговорил беспокойно Коротков.
– Ты меня, пожалуйста, пусти. Мне нужно к заведующему сию минуту…
– Нельзя, нельзя, никого не велено пущать, - захрипел Пантелеймон и страшным запахом луку затушил решимость Короткова, - нельзя. Идите, идите, господин Коротков, а то мне через вас беда будет…
– Пантелеймон, мне же нужно, - угасая, попросил Коротков, - тут, видишь ли, дорогой Пантелеймон, случился приказ… Пусти меня, милый Пантелеймон.
– Ах ты ж, Господи… - в ужасе обернувшись на дверь, забормотал Пантелеймон, - говорю вам, нельзя. Нельзя, товарищ!
В кабинете за дверью грянул телефонный звонок и ухнул в медь тяжкий голос:
– Еду! Сейчас!
Пантелеймон и Коротков расступились; дверь распахнулась, и по коридору понесся Кальсонер в фуражке и с портфелем под мышкой. Пантелеймон впритруску побежал за ним, а за Пантелеймоном, немного поколебавшись, кинулся Коротков. На повороте коридора Коротков, бледный и взволнованный, проскочил под руками Пантелеймона, обогнал Кальсонера и побежал перед ним задом.
– Товарищ Кальсонер, - забормотал он прерывающимся голосом, - позвольте одну минуточку сказать… Тут я по поводу приказа…
– Товарищ!
– звякнул бешено стремящийся и озабоченный Кальсонер, сметая Короткова в беге, - вы же видите, я занят? Еду! Еду!…
– Так я насчет прика…
– Неужели вы не видите, что я занят?… Товарищ! Обратитесь к делопроизводителю.
Кальсонер выбежал в вестибюль, где помещался на площадке огромный брошенный орган «Альпийской розы».
– Я ж делопроизводитель!
– в ужасе облившись потом, визгнул Коротков, - выслушайте меня, товарищ Кальсонер!
– Товарищ!
– заревел, как сирена, ничего не слушая, Кальсонер и, на ходу обернувшись к Пантелеймону, крикнул: