Роксолана. Великолепный век султана Сулеймана
Шрифт:
– Как же это случилось, что вы не сдержали слова?
Блаж все так же горделиво смотрел поверх Ибрагимовой головы, слишком далеко отбежал он мыслью от этого безнадежного места, чтобы возвратиться сюда для удовлетворения чьего-то любопытства, зато Моргай возмущенно встрепенулся на Ибрагимов вопрос и бросил в ответ коротко и твердо:
– Мы сдержали.
– Позвольте напомнить, что это неправда, – усмехнулся Ибрагим. – Белград выбросил белый флаг в знак сдачи, а потом снова стал обороняться. Что это, как не измена? Всемогущественный султан…
– Флаг подняли слабые духом. Такие, к сожалению, находятся всегда. Мы же не обещали сдаваться никому и никогда. Мы дали слово защищать крепость, и мы защищали ее до последнего.
– Какая-то жалкая
– Разве храбрость зависит от числа? – вскинулся Блаж. – За нами стояла вся наша земля.
– Это земля турецкая. Султан Баязид Ильдерим подарил эту землю сербскому деспоту Стефану Лазаревичу, и тот построил здесь крепость.
Блаж терпеливо пояснил:
– Этот берег Дуная дал Стефану венгерский король. И с тех пор венгры обязались помогать своим сербским братьям. Наш воевода Янош Хуньяди прогнал отсюда самого султана Завоевателя, перед которым склонился Царьград.
– Но вам не удалось повторить подвига Хуньяди? – засмеялся Ибрагим.
– Зато мы не изменили своей земле, – упрямо сказал Блаж, как бы намекая на то, что он, Ибрагим, несмотря на его нынешнее величие и власть над их жизнями, в конце концов, просто мелкий ренегат и более ничего.
Любого это довело бы до бешенства, но Ибрагим оставался холодным и спокойным.
– У вас есть какие-нибудь желания? – почти кротко спросил он.
Блаж не ответил. Моргай пожал широкими плечами. Какие еще желания у людей, до конца выполнивших свой долг и имеющих полное право считать, что таким образом исполнили свое предназначение на земле…
И это непроизнесенное слово «земля» превращалось в оскорбление и обвинение уже самого Ибрагима, он это почувствовал и понял, и мысленно поблагодарил Бога (какого – разве не все равно), что затеял эту игру с обреченными без высоких свидетелей – без султана и его визирей, а то пришлось бы ему пожалеть о своем неуместном любопытстве, но он не относился к людям, которые сожалеют о содеянном, и, поигрывая золотой саблей, лежавшей у него на коленях, небрежно произнес:
– Похваляетесь, что остались верными своей земле? Такая верность требует награды. Султан поручил мне соответственно вознаградить вас. Вы хотели этой земли – мы вам дадим ее. Вас закопают в эту землю. Закопают живыми. Яму себе выроете сами. Правда, землекопство у мусульман считается позорнейшим делом, а рытье могилы для себя крайне позорным, но что я могу поделать? Да и вы не мусульмане.
– Да, мы христиане, – твердо произнес Блаж. – И поэтому рыть для себя могилы мы не станем, даже если бы с нас живьем сдирали кожу.
– Такая возможность существует, – усмехнулся Ибрагим, – но вы захотели земли…
И он, подражая султану, едва заметным движением руки велел убрать обреченных с глаз.
И эти люди для него уже не существовали. Были давно мертвы. Он и разговаривал с ними из простого любопытства. Узнать, что говорят мертвые. Живые ему нравились больше. Были почтительнее.
Блажа и Моргая закопали живыми в тот же день между четвертой и пятой молитвами. Свидетелями нечеловеческой кары были все венгры – им Сулейман даровал свободу после этого страшного зрелища – и плененные в Белграде сербы.
Ибрагим наблюдал за казнью со своего черного (как и у султана) коня в золотой сбруе. Лишенные одежды, связанные крепкими веревками, брошенные на дно глубоченной ямы, выкопанной под высоким берегом, на котором стоял истерзанный, закопченный, поверженный Белград, Блаж и Моргай не просили о пощаде, ни стона, ни вскрика не прозвучало из ямы, когда с торопливых лопат дурбашей [78] посыпалась на них безжалостная земля. Ибрагим представил себе, как земля засыпает живой красивый рот Блажа, глубоко, с наслаждением втянул в себя ласковый дунайский воздух и с новой для себя омерзительной радостью в душе поскакал к султанскому шатру.
78
Дурбаши –
Сулейман уже разослал всем, кого надо было обрадовать или напугать, фетх-наме [79] о том, что Белград в его руках [80] . Теперь, сидя в своем роскошном шатре, сочинял стихи, полные горечи, меланхолии и тоски. Не спрашивал о венграх у Ибрагима, пили вино, султан читал газели о тщете богатства, славы, могущества.
– Нравятся мои газели? – спросил своего любимца.
– Для вашего величества нет невозможного, – весело отвечал наглый грек. – У вас возникло желание сочинить газели, и вы его выполнили. Кто может помешать?
79
Фетх-наме – послание о победе.
80
В 1521 г. турки осадили Белград, входивший тогда в состав Венгерского королевства. Его гарнизон оборонялся яростно, отбив около 20 атак турецких войск. Пушки Сулеймана, установленные на острове в водах Дуная, непрерывно громили крепостные стены. Силы осажденных иссякали. Когда у защитников оставалось в строю всего 400 бойцов, гарнизон вынужден был сдаться. Большая часть пленных была убита турками (Петросян Ю. Османская империя). – Прим. ред.
– А собственное неумение?
– А кто посмеет заметить вашу неумелость?
– Когда я сочиняю стихи, я перестаю быть султаном Сулейманом. Тогда я поэт, который зовется Мухибби.
– А кто посмеет разъединить великого султана и застенчивого Мухибби? Двенадцать дней оставался султан в Земуне. Оттуда кораблем или по мосту часто перебирался в Белград, охотился в окрестных лесах, смотрел, как чинят башни и стены, созвал диван, раздавал награды и подарки.
Самым первым наградил Яхья-пашича Бали-бека, вызвав его из Слан-камня. За полное разрушение Срема (тот сжег и сровнял с землей города Купиник, Митровицу, Червеч, Илок, срезал подчистую все живое, что поднималось над землей, создал широкий пояс опустошенной ничейной земли). Камни сремских городов везли теперь для восстановления разрушенного Белграда.
Две тысячи плененных сербов – женщин, детей, стариков – под янычарской охраной султан приказал гнать пешком в Царьград. Гнали их три месяца. Через Ниш, Софию, Пловдив, Эдирне, через горы, реки, болота. Плач и стон неслись по горам и лесам.
И скорбная песня шла за ними, песня о тех сербских юношах, которые пали под Белградом и уже не встанут никогда:
Под Белградом конек стоит вороной,А на том конеС кровью на вискеСидит милый мой.Хочешь, милая, знать, как идет война?Из коня моего,Из меня самогоКровь течет красна.Хочешь, милая, знать, что у нас на обед?Конина сухаяДа вода из Дуная,Такой наш обед.Хочешь, милая, знать, где почию я?Во широком поле,Во темном раздольеМогила моя.Хочешь, милая, знать, кто у нас звонари?Сабли да булаты,Выстрелов раскаты,Трубы до зари [81] .81
Перевод Виктора Есипова.