Роль грешницы на бис
Шрифт:
На вопрос о завещании Марфа с простодушной уверенностью ответила, что все семье отойдет, а как же иначе-то? Кажется, мысль о том, что – хотя бы теоретически – при такой неограниченной свободе от семьи, которую ему предоставила Марфа Петровна, у законного мужа могла бы оказаться пара-тройка детей «на стороне», благополучно обошла ее сознание. Кис только начал было выспрашивать об архивах, как вдова его перебила и просто-напросто дала Алексею ключи от городской квартиры.
– Вы там в его кабинете смотрите, – напутствовала она детектива, – в других комнатах нету ничего, я там слежу сама, все знаю. А в кабинет к нему не ходила, он не любил этого…
«Он». За весь разговор она ни разу не назвала мужа по имени. Муж для нее был всегда Он, безымянный
Перспектива покопаться в бумагах без надзирательниц, стоящих над душой, неимоверно грела Алексея. Если там хоть что-нибудь есть, уж он найдет, не сомневайтесь!
…Искать, собственно, не пришлось. Видимо, жизненные роли и функции были до такой степени четко распределены в этой семье, что Он даже не счел нужным припрятать подальше весьма пикантные свидетельства прошлой разгульной жизни: был железно уверен, что жена никуда нос свой не сунет, раз Он не велел.
В ящиках массивного стола Алексей обнаружил сложенные в беспорядке фотографии разных лет. На них были запечатлены, как и у остальных жертв, и официальные банкеты, и какие-то собрания-совещания, и на фоне того-сего, но водились у директора завода и другие, причем весьма любопытные кадры. Вот сцены охоты, вот развеселое застолье, вот банька – в пару просматриваются голые тела, в том числе и женские… Часто мелькали знакомые лица: банкир Хрупов, генерал Зайков. Впрочем, тогда Хрупов еще не был банкиром, а Зайков не был генералом. Депутат Иголкин возникал пореже, но тоже отметился. А вот и народная певица Тучкина, не менее народная актриса Измайлова с народным же режиссером Сергеевским. И актер Безухий попадался, опять же народный, и еще несколько знакомых артистических лиц: все та же художественно-номенклатурная тусовка. Симбиоз власти с интеллигенцией, отражавший «партийность искусства» в непринужденной обстановке… Одна фотография особенно зацепила внимание Алексея: известная эстрадная певица, тогда еще совсем молоденькая и начинающая, смотрела в объектив испуганными глазами, выражение которых резко не сочеталось с принятой ею соблазнительной позой. Торжественный ли момент съемки в кругу советской элиты так напугал ее или нечто другое? Узнать бы…
Впрочем, на других фото она вовсе не выглядела испуганной и, хохоча, жеманно прижималась к разным мужчинам. Веселую жизнь вел господин директор завода Пенкин, в те времена еще профсоюзный деятель. Остальные жертвы «иглоукалывателя» вели, несомненно, точно такую же веселую жизнь, что и было бесстрастно запечатлено на этих фотографиях, но обстоятельства и осторожность не позволили им хранить подобные «улики» у себя… Интересно, что там за женщины в бане? Лиц не разглядеть… Уж не актрисы ли с певичками? Измайлова-то вряд ли, она почти всегда была на «мероприятиях» с мужем. Хотя, признаться, если кто уж и был «женщиной мечты», так именно она…
Алексей снова вытащил ее фото – то, где она была крупным планом: вечернее платье в обтяжку, глубокое декольте, перчатки, волосы волной, брови вразлет, рот в загадочной, что твоя Мона Лиза, улыбке, надменной и призывной одновременно… В комедиях своих она совсем не так улыбалась, там она была простодушной инженю, а здесь скорее женщиной-вамп… Роскошная женщина. Какое декольте, какая грудь, какие плечи….
«Июнь, как скульптор, лепит груди…» – вдруг вспомнилось Алексею. Вот уж кому надо было посвящать подобные стихи! А вовсе не Алевтине Иголкиной…
«А.И.»?!!! Так ведь… Алла Измайлова!!!
Вот оно что… Оттого-то депутат не
Да-а, чего только не бывает на свете! Кис уже давно стал относиться философски к разным занятным экземплярам, с которыми его сталкивала работа. Он напоминал сам себе Чичикова, который в поисках мертвых душ вечно попадал к каким-нибудь Коробочкам или Собакевичам. Самое смешное, что тогда, в школе, ему эти персонажи показались гротескными, совершенно нежизненными, – а вот поди ж ты, в самой что ни на есть настоящей жизни их, оказывается, навалом… Мастера карикатуры и гротеска могут отдыхать!
Что ж, это становится интересно. Существовала, значит, некая довольно постоянная и весьма интенсивная тусовка в приватном кругу, в которую входили все четверо убитых. Из фотографий вырисовались и остальные более-менее постоянные члены тусовки, часть которых Кис не смог идентифицировать, но собирался загрузить этой задачей издание-наниматель.
Следовательно? Следовательно, придется навестить всех. Кто не умер, по крайней мере. По «мертвые души» Кис пока еще не ходил, его интересовали вполне живые, а особенно те, кто эти живые души на тот свет отправлял…
Он прокопался в кабинете Пенкина еще часа два, но найденные бумаги подтверждали только то, что он уже и так понял: существовала в какой-то период времени, в шестидесятых-семидесятых годах, довольно постоянная тусовка. И теперь придется заниматься ее отловом. Работы предстояла уйма, затратной по времени и нервам, а вот будет ли результат? Наличие определенного круга друзей-приятелей само по себе ни о чем не говорило. Если у вас есть своя тусовка, это ведь не обязательно означает, что вы все вместе кого-то убили и труп закопали, верно? И что некто теперь по каким-то причинам убивает членов этой тусовки… Некая общая для всех тайна могла быть, а могла и не быть. А уж если была, то все прямо так и разбежались детективу рассказывать! Ага, вот только шнурки погладят и все как на духу… Ох, непростая задача ему предстояла. Кис уже предчувствовал и даже слегка поежился: все эти народные-заслуженные, они кочевряжиться будут по полной программе!
Детектив счел, что разрешение Марфы Петровны было полным и безоговорочным, и, не церемонясь, прихватил все интересующие его снимки и бумаги с собой.
Домой Алексей вернулся в довольно мрачном расположении духа и обрадовался, увидев Александру у себя в квартире. Несколько секунд он молча созерцал из прихожей ее профиль, любуясь.
– Здравствуй, солнышко, – пропела она, не отрываясь от экрана компьютера. – С приездом тебя. Сейчас, погоди, только фразу закончу…
– Оккупантша! Узурпаторша! Чуть я за порог, как ты за мой компьютер?! – рыкнул Кис и, подхватив Александру вместе со стулом, повернул ее к себе. Обнял и уткнулся лицом в ее колени.
Она молча ворошила его волосы, время от времени наклоняясь, чтобы поцеловать его в макушку. Жест более чем рядовой, обыденный, но разве существуют жесты, разве существуют слова, чтобы выразить то чувство, от которого прерывается дыхание и на глаза наворачиваются слезы, как от боли?
Это было одно из тех мгновений любви, которые перерастают в вечность, когда любовь затопляет все пространство, принимая размеры космоса. Казалось, чувство рождено не их душами и не им принадлежит, а, напротив, их души влетели в то измерение, где обитает колоссальная энергия любви, катастрофически несоразмерная с человеческими силами. Ее невозможно было выразить, невозможно излить до конца в любом, даже самом отчаянном и страстном соитии, – все равно она не иссякала, отягощая душу и тело нерастраченным, хоть и сладостным грузом. И тогда легкие начинали захлебываться от невозможности дышать, тогда сердце грозило остановиться, не в силах справиться со счастливой тяжестью чувств, от которых не было ни спасения, ни хотя бы облегчения.