Ролевик: Хоккеист / "Лёд"

Кузнецов В. А.

Бунтарь прыгая по спинкам кресел, в секунды оказывается на самом верху, где стараясь сохранять достоинство стоит комиссар лиги Джон Циглер. Бунтарь застывает перед ним. Циглер старается сохранять невозмутимость: губы плотно сжаты, подбородок высоко поднят, глаза прищурены.

— Ты больше не будешь унижать французских канадцев, тварь! — выкрикивает бунтарь и с размаху бьет.

Дыма на трибуне уже столько, что разглядеть ничего невозможно. Сверхъестественный ужас даже через мощную магическую защиту хлещет Руа ледяной плетью, перед глазами все плывет, пульс оглушающе стучит в ушах.

Удар заставляет Циглера пошатнуться. Бунтарь бьет его еще раз — на этот раз комиссар падает, закрыв лицо руками. Энфорсеры только сейчас прорываются к ним, один со всего размаху бьет дубиной поперек спины бунтаря.

Тот падает, его несколько раз награждают ударами, уже лежачего. Патрика затягивает в коридор, где, людской поток, направляемый энфорссерами, движется к служебному выходу. Сзади снова раздается тяжелый, протяжный вой — лоа обрушивает на трибуны новую волну животного страха. Эхо ее проносится над бегущей толпой, покрывая темные стены сверкающими узорами изморози, сковывая движения и заставляя сигилы и амулеты нагреваться и дрожать. Мелкие духи бегут вместе с людьми — для них гнев темного лоа еще более губителен. На глазах Патрика волосы бегущей впереди девушки из черных становятся седыми, а татуировки на шее набухают и воспаляются, вдоль темных линий проступает мутная, болезненная сукровица.

Распахнутые двери на темный, неосвещенный двор кажутся вратами рая, глоток сырого, холодного воздуха, пахнущего тяжелой гарью старых кварталов слаще священного нектара. Страх постепенно отпускает, его ледяная лапа, сжимающая сердце медленно раскрывается. Люди, шатаясь, бродят по двору, держатся руками за стены, садятся прямо на бордюры и бетонные пандусы, не заботясь о дорогих пальто и шубах.

Но Руа понимает, что это еще не конец. С другой, парадной стороны форума слышатся резкие выкрики, вопли ярости и боли, пронзительный вой сирен, громкие хлопки петард и пронзительное шипение дымовых шашек. Где-то рядом из раскрытого атоммобиля хрипит радиола:

"Что сделал Циглер, когда тафгаи из "Гуралс" и "Сэйджес" травмировали игроков "Варлокс"? Ни наказания, ни штрафа! Наказал ли он братьев-мордобоев из Детройта за то, что они чуть было не лишили Нилана глаза? Нет! Неудивительно, что американцы среди самых результативных игроков лиги, хотя я и считаю их отличными игроками. Пусть лучше Циглер следит за другими происшествиями в лиге, а не создает себе популярность за счет отличных парней из "Варлокс" и "Айстролз", только потому, что они французские канадцы! Это радио CKVL, и мы будем работать в прямом эфире, пока последний французский канадец на улицах Монреаля будет продолжать бороться за наши с вами права! Vive le Roy!"

* * *

Март, 13-е, "Бостон Гуралс" — "Монреаль Варлокс", Третий период

— Эй, голли, проснись! Слышишь меня? Пора на лед. В поезде отоспишься.

Руа кивает, тяжело поднимается со скамейки. Проклятое заклинание, никак не выходит из головы. Стоит закрыть глаза, как в ушах начинает звучать этот голос — хриплый, чуть повизгивающий, выводящий слова будто вышивающий цветной нитью узор на белой ткани беспамятства.

Хуже того, за словами заклятья всегда приходили видения. Иногда они накатывали прямо на улице, или на льду, во время тренировки. Сначала это были просто голоса — чужие, незнакомые. Потом к голосам прибавились другие звуки — шум мотора, свист ветра, пение птиц. И вот, вчера ночью Патрик увидел первый образ: детскую руку, всю в бурых потеках, необычно бледную. Детскую руку. Руку девочки лет десяти с розовым пластмассовым браслетом на запястье. А вслед за видением пришел ужас.

— На лед, дамы, на лед! — окрик Перрона прогоняет тяжелые, вязкие мысли, заталкивает их в темный угол сознания, где они шевелятся, словно нефтяные амебы.

"Варлокс" выходят по громогласное "Бу-у-у!!!" с трибун. Бостон ненавидит их и последнее разгромное поражение "Гуралс" только усиливает эту ненависть. К концу второго периода счет "два-два", и у обеих команд уже по двадцать штрафных минут.

Игроки расходятся по позициям. Тапер играет похоронный марш, фанаты выкрикивают угрозы. Шайба с сухим стуком падает на лед, звонко схлестываются клюшки. Монреаль в атаке: быстрый перепас, нападение обставляют защитников, после перерыва еще не вошедших в ритм. Атака один в одного, но ворота на замке — шайба рикошетит от клюшки и, пролетев над воротами, отражается от плексигласа и

падает на крюк Борку. Он отталкивает Смита, отдает пас Циммеру, бросается за Наслундом. Несколько секунд шайба переходит из рук в руки, оставаясь в центральной зоне, потом Краудер сшибает замешкавшегося Далина и передает ее Циммеру, который словно пушечное ядро выстреливает к воротам Руа. Они сходятся один на один, но Циммер не бьет до самого конца, пока не входит в голубой пятачок. Патрик вскидывает клюшку, но шайба, вспыхнув зеленым, встает на ребро, проскользнув между крюком и штангой. Ревет сирена, но ее заглушает рев толпы. В это мгновение имплантат в загривке оживает, отчаянно сигналя о близкой опасности. Патрик оборачивается — ровно в ту секунду, когда Циммер со всего размаху бьет его клюшкой по голове. От боли в глазах темнеет, по волосам проходит теплая медленная струя. Руа, застыв наблюдает, как падают на лед багровые капли. Вратарь в голубом пятачке неприкосновенен. Циммер спокойно разворачивается, чтобы уехать к своим. Кажется, варлоки еще не поняли, что случилось — только сейчас они удивленно указывают на Руа.

"Что бы ни случилось между нами, есть наша дочь. Это единственное, что волнует меня. Каждый из нас уже причинил ей достаточно боли. Все, плохое, что мы могли сделать ей, мы сделали. И ты, и я. Пора остановиться".

"Все что я сделала, я уверена, пойдет только ей на пользу".

"Это и есть самое страшное. Вредить и верить, что на самом деле ты делаешь пользу. Жить в иллюзорном мире, где все вокруг тебе должны — и даже собственная дочь. Она должна обеспечить тебе твой личный комфорт. Не счастье даже — счастливой ты не сможешь стать. Просто комфорт. Не важно, какой ценой. Ты как паразит присасываешься ко всякому, кто оказывается достаточно близко. А если жертва начинает брыкаться, перескакиваешь на другого, не забыв при этом гневно жаловаться, на строптивость предыдущей кормушки".

"Очень хорошо сразу назначить виноватого, так?"

"Именно так. Потому ты так и поступаешь"

Злость сдавливает горло так, что становится трудно дышать. Каждый удар сердца болью отдается в ране. Патрик сдвигается с места, прежде чем Циммер успевает отъехать даже на метр. От удара вратарская клюшка раскалывается, а седьмой номер "Гуралс" падает навзничь и застывает без движения. Розовое пятно растет на льду вокруг его головы. Спазм в горле не отпускает, Руа срывает маску, откидывает ловушку, рывком тянет ворот свитера вниз. Он видит, как несколько игроков в бело-красных и черно-злотых свитерах сцепляются, отчаянно молотя друг друга. Краудер бросается на него, но Ларри, врезается ему в бок, хватает за свитер, тянет вниз, нанося удар за ударом в незащищенный висок. В этот момент, кто-то сзади хватает Руа под руки, заламывает назад. Темнота снова заволакивает глаза, в ушах, перекрывая пульс, бьется хриплый речитатив отца Джеремайи.

Руа, заваливается вперед и вправо, заваливает нападающего, высвобождается, затем свободной рукой бьет уже лежащего в лицо, один раз, другой. Отчаянные трели свистков едва слышны сквозь яростный вой трибун. На лед летят бутылки, стулья, пластиковые пакеты. Тьма постепенно отступает и Руа отчетливо видит лежащего перед ним человека. Он закрывает разбитое лицо руками, что-то лепечет разбитыми губами, сучит коньками по льду, пытаясь отползти. На нем полосатый свитер лайнсмена.

Патрик отпускает его, распрямляется. Подняв со льда маску, он меланхолично разглядывает ее. Белый пластик густо измазан кровью. Стук в ушах сменяется равномерным шумом, левая половина свитера покраснела и прилипла к панцирю, кровью залита левая щека и шея. Он осторожно подносит руку к ране.

Кусок скальпа держится на тонкой полоске кожи, а под ним пульсирует живое мясо. К горлу подкатывает тугой комок.

"Потерял много крови, — говорит кто-то внутри, спокойный и отрешенный. — Сейчас отключишься."

Но Руа остается в сознании. Он видит, как к нему спешат два худду-скульптора, за ними работники Арены тащат носилки. Судьям удалось растащить дерущихся и рассадить их по своим скамьям. Теперь они совещаются, отчаянно махая руками и указывая на него.

— Милость Йеманжи! — шепчет Грег, один из скульпторов, оглядывая рану. — Пусть Шангу покарает этого проклятого психа! Пусть святой Косьма и святой Демиен навеки заморочат его своей злой игрой!